Тень

Вторым бурно радующимся человеком был Александр Евгеньевич Голованов. Как он, собственно, и ожидал, Иосиф Виссарионович втык ему устроил весьма серьезный, и единственное — по мнению самого маршала — что его спасло от немедленной отставки, был рапорт командира экипажа бомбардировщика. А в рапорте русскими буквами было указано, что штурман-наводчик отказывался лететь с кем либо за штурвалом, кроме самого маршала, по той причине, что «манера пилотирования товарища Голованова мне известна, а любой другой пилот с иной манерой пилотирования не позволит мне точно навести бомбу на цель». Командир, конечно, был очень недоволен тем, что Голованов его ссадил с самолета, но, похоже, причину глубоко осознал и счел необходимым донести свое мнение аж до Сталина.

А пятнадцатого Сталину принесли отчет о результатах этой бомбардировки, составленный по результатам допросов сдавшихся фашистов, из которого прямо вытекало, что генерал Хейнрици стал главнокомандующим именно из-за нее, и из-за нее же и подписал так быстро капитуляцию — поэтому Иосиф Виссарионович Голованова к себе вызвал и теперь уже поблагодарил:

— Александр Евгеньевич, есть мнение, что за эту бомбардировку вам нужно присвоить звание Героя Советского Союза. А весь экипаж следует наградить орденами Красного знамени.

— Товарищ Сталин…

— Мы не думаем, что здесь следует спорить. Товарищ Жуков в при взятии Берлина планировал наши потери свыше трехсот тысяч человек, из которых свыше ста тысяч убитыми…

— Я не об этом. Просто вся заслуга этой бомбардировки принадлежит штурману-наводчику капитану Серовой…

— Если вы так считаете, то, скорее всего, вы правы. И капитану Серовой тоже это высокое звание необходимо присвоить. Хотя я и удивлен: в вашем экипаже женщина…

— Капитан Серова — единственный человек, умеющий управлять это системой наведения. А я лишь исполнял ее указания по ведению самолета. Замечу при этом, что для выполнения точного прицеливания капитан Серова полчаса на максимальной высоте провела без кислородной маски…

— Но её указания вы исполнили на отлично, так что… Вы сможете завтра в двенадцать привезти капитана Серову в Кремль?

— Боюсь, Иосиф Виссарионович, это невозможно. Серова сейчас в госпитале…

— Да, я уже понял, что полет был в исключительно трудных условиях. Тогда завтра в Кремле вы получите свою звезду Героя, а её — вручите лично, когда сочтете возможным. Да, принято решение указ о награждении не публиковать.

— Понятно, товарищ Сталин!

Насчет Тани Голованов Сталину не наврал: когда командир машины начал свои возражения обосновывать тем, что «не позволит какой-то „гражданке“ занять место в штурманской кабине», маршал с ним спорить не стал, а просто в соответствии со своими полномочиями проблему на месте решил:

— Татьяна Васильевна, призвать вас в армию я права не имею. Но если вы готовы вступить в ряды армии добровольцем… скажем, часа на четыре…

— Часа на четыре? Можно. Но бумажки всякие писать…

— Мне достаточно будет вашего устного заявления.

— Тогда прошу призвать меня в армию на четыре часа.

— Ваша просьба удовлетворена. Случайте боевой приказ… мне тоже бюрократию разводить некогда: присвоить добровольцу Серовой звание капитана ВВС. Товарищ капитан, займите место штурмана!

Полет Голованову тоже запомнился, главным образом откровенным нарушением Таней всех правил безопасности. Летели на максимальной высоте — не тринадцать, конечно, километров, но все же поднялись почти на одиннадцать. И когда до Берлина оставалось чуть больше сотни километров, девочка сняла кислородную маску и приникла к окуляру своего «прицела». А на предостерегающий крик маршала она спокойно ответила:

— Команды орать не было. Я знаю, что делаю, и мне ничего за это не будет. Рядовой Голованов, полтора градуса вправо!

Александр Евгеньевич вообще не понимал, как девочка на такой высоте просидела без кислорода почти двадцать минут — но она просидела, причем при этом делая какую-то очень непростую работу. А закончив ее и сбросив, наконец, бомбу, она все же маску надела, да и то предварительно сообщив экипажу:

— Всё, пошла, родимая! Так, быстро домой, товарищ штурман, попробуйте пролезть на свое рабочее место, а я посплю. Александр Евгеньевич, что бы я не орала, через полчаса меня обязательно разбудите чтобы я не сдохла прямо в самолете, мне нужно будет лекарство принять…

После посадки девочку из самолета вытаскивали на руках, но уже через час она снова скакала как заводная. А когда радионаблюдатели сообщили, что у немца в эфире откровенная паника поднялась, подошла к маршалу:

— Ну что, пришло время гнать меня из армии.

Голованов выстроил экипаж бомбардировщика, в ряд поставив и Таню, а затем зачитал свой приказ: