Тень

Торгни улыбнулся.

— Что ты чувствуешь, Аксель? Прислушайся к себе, что ты чувствуешь?

Аксель стоял наклонившись вперед, опираясь руками о столешницу. Тень того, кем он когда-то был. Месть Торгни уже свершилась. Осталось довести до конца задуманное.

Бесцветным голосом, медленно, останавливаясь после каждого слова, Аксель заговорил:

— Если когда-нибудь где-нибудь пройдет слух, что, кроме меня к «Тени» имеет отношение еще кто-нибудь, я лично привлеку тебя к ответу и расскажу обо всем, что ты здесь сегодня сделаешь. Если я упаду, я потяну тебя за собой. В остальном же я хочу, чтобы ты пообещал мне исчезнуть из моей жизни, и надеюсь, что скоро ты окажешься в аду, где тебе самое место.

Торгни опустился на незаправленную кровать. Тридцать лет он прожил в этой тьме. Ни разу, ни на день она его не отпустила. Как это могло случиться? Он не знал. Он заблудился во мраке. Тридцать лет он искал оправдания, но так и не нашел. Какое-то время ему удавалось притворяться. Он отполировал реальность и скользил по ней, стараясь не думать о своей вине. Но невидимые трещины постоянно напоминали о себе. Интересно, зло всегда присутствовало в нем как часть его натуры? Или оно появилось после того, как у него все отняли? Не оставив ему ничего, кроме жажды разрушения. Слишком поздно он понял, что отомстил не Акселю, а самому себе. То, на что он оказался способен, вызывало невыносимый стыд. Слова Рагнерфельдта оказались пророческими. Считая себя мерзавцем, Торгни и жил все эти годы как мерзавец. Если очень стараешься, то результат не замедлит себя ждать.

Торгни старался.

И ему удалось.

* * *

Раннее утро. Еще не проснувшись, уже знаю — я рад.

— Джорж, — шепчет она и теребит губами мое ухо. — Там весна, я чувствую ее запах через окно, идем!

Соня тянет меня за руку. Открываю глаза и вижу ее улыбку.

Нужно быть осторожным — а вдруг боги все же способны на зависть.

Не отнимайте это у меня, прошу я негромко.

Так, чтобы она не услышала.

Собираем корзинку и идем к воде. Расстилаем плед, завтракаем. Ее сынишка забыл дома шапку и сейчас топает по проснувшейся зелени, там, где еще вчера все было бурым и мертвым.

Я сажаю его себе на плечи и мчусь сквозь весну, пока он не начинает хрипеть от хохота. Соня сидит на земле и смеется. Это наш с ним ориентир в зелени — далекая точка красного платья.

Потом мальчик сидит у нее на коленях и ест печенье, а я наливаю кофе в разномастные чашки. Но скоро ребенка отвлекает что-то, что способны видеть только дети, и он отходит от нас в сторону. Соня не спускает с него глаз.

Больше мне ничего не нужно, думаю я. Она здорова, и больше мне ничего не нужно.

Но лишь только я позволяю себе так подумать, эта мысль немедленно разделяет нас. Словно граница проходит по расстеленному на земле пледу.

Есть вещи, о которых мы никогда не говорим.

Соня берет меня за руку, словно тоже видит нежданного гостя. И, как бывало и прежде, отвечает на мой невысказанный вопрос:

— Я никогда не падаю. Я просто делаю шаг вниз.

— У тебя есть я.

Я глажу ее по щеке;

— Я дышу тобой, я хожу по земле твоими ногами.

— Не оставляй меня, Джорж.

— Я не оставлю тебя, — отвечаю.

Она смотрит на мальчика.

— Когда мужчина и женщина любят друг друга и дают друг другу обещания, они знают, что эти обещания действительны здесь и сейчас, но со временем все может измениться.

— Не для меня.

Она берет мою руку.

— Ребенок верит в смысл сказанного. Я верила маме, когда та говорила, что не оставит меня. Зачем давать ребенку обещание, которое ты можешь не выполнить?

Соня снова смотрит на мальчика.

— Я люблю его. Почему этого недостаточно?

Кристофер отложил книгу. Близился вечер, а он так и не вставал с кровати — читал «Ветер шепчет твое имя», а в перерывах просто смотрел в потолок. Текст можно было воспринимать только постепенно, маленькими частями. Оказывается, на протяжении этих долгих лет неведения его тайна хранилась в библиотеке.

Против воли Кристофер фиксировал происходящие внутри себя изменения. На смену внутреннему разладу и надежде пришла бессмысленная определенность. Три года он боролся за справедливость. Верил в то, что добро будет вознаграждено. Старался стать примером. Подняться над посредственностью, сделать мир лучше. Следовал правилам. Поборол дурные привычки, тщился победить своих демонов, не зная, что они составляют часть его наследственности.

Реальность усмехалась у него за спиной.

Храбрись, дурачок, пока тебя не положили на лопатки.

Его чрезмерная самонадеянность надоела богам. Как и его мысли о том, что от рождения одни люди лучше других и сам он конечно же принадлежит к избранным. Огромный перст коснулся его головы и вдавил его в реальность, как канцелярскую кнопку.

Кристофер поднес книгу к лицу и вдохнул запах. Сигаретный дым и старая пыль. У его матери был человек, который ее любил. Это утешало. В какие-то мгновения ему казалось, что и его самого тоже любили, но верилось в это с трудом — он знал, чем закончилась настоящая история, и это знание плохо сочеталось с тем, что описывал Торгни.