— …Мне нужно в туалет, — выпаливает он, заговорив прежде, чем осознал своё намерение. — Мне нужно в туалет. Сейчас, фрау Шлоссинг.
Другие дети снова смеются, но его учитель лишь хмурится. Она, похоже, хочет ему отказать, затем почему-то меняет решение.
— Иди, Эвальд. Возвращайся в приемлемое время.
Он соскальзывает со стула, когда она ещё не закончила говорить, перешагивает подножки, пробирается сквозь руки и пальцы, которые тычут его в бока и спину.
Он видит их, но не видит по-настоящему — препятствия между ним и его целью, дверью наружу. Он знает, что ему в любом случае светит избиение, как бы он ни ушёл, но ему всё равно. В месте, где нет свободы от боли, единственный выбор, который у него имеется — это форма, в которой его настигнет боль.
Он добирается до двери в коридор, затем до самого коридора. Деревянное здание школы состоит из четырёх комнат, расположенных по возрасту, но туалет общий и находится снаружи. Он уже в последнем фрагменте коридора, смотрит на двери чёрного хода, почти ощущает запах и вкус ветерка снаружи…
Когда его зовёт голос прямо позади него.
— Эвальд, — зовёт он.
Он замирает на полушаге.
— Эвальд. Иди сюда.
Он поворачивается прежде, чем успевает подумать о том, чтобы остановить себя. Его нервы натянуты до предела, разум склоняется только к бегству. Вместе с этим мягким голосом в нём расцветает надежда, ещё до того, как он видит её лицо. Он смотрит в глаза другого учителя — его учителя с прошлого года, когда он был моложе. Посмотрев на неё, он не в силах отвернуться.
Она манит его в свою комнату.
Её классная комната сейчас пустует. Младшие дети семи-восьми лет уже ушли, закончив обучение раньше. Мальчик мал для своего возраста, даже по меркам видящих; он меньше некоторых детей в младших классах, но теперь люди думают, что ему одиннадцать.
Несколько секунд борясь с самим собой, он следует за её манящим пальцем в комнату. Когда дверь за ним закрывается, боль в его животе усиливается.
Она проходит обратно в переднюю часть классной комнаты и подвигает один из маленьких стульчиков так, чтобы он стоял всего в нескольких футах от учительского стула за столом.
В отличие от фрау Шлоссинг, она молода — может, в позднем подростковом возрасте или двадцати лет с небольшим. Её длинные светлые волосы косами спускаются по спине, и она одета в плотное, но светлое платье, практичное, но достаточно облегающее, чтобы видны были все изгибы её фигуры.
Она красивая, и у неё сильные ноги. Он невольно смотрит на неё, почти виновато изучая её взглядом с другой стороны стола.
— Эвальд, — говорит она, озадаченно поднимая взгляд. — Иди сюда.
— Я не должен здесь находиться, — лепечет он. — Фрау Шлоссинг…
— Я прослежу, чтобы у тебя не было проблем с фрау Шлоссинг, — говорит она, дружелюбно улыбаясь ему. Сев на стул за своим столом, она выразительно смотрит на другой стул, который она поставила напротив.
— Иди сюда, Эвальд.
Не сумев придумать причину для отказа, он неохотно подчиняется зову.
— Сядь сюда, — говорит она, похлопав по другому стулу.
— Я не могу здесь быть, — повторяет он, глядя на дверь.
— Я не наврежу тебе, Эвальд.
— Я знаю, фрейлейн, просто…
— Эвальд, — в её голосе начинают звучать учительские нотки. — Сядь.
Он неохотно пересекает расстояние между ними и садится на деревянный стул возле неё.
— Я ничего не делал, — говорит он.
— Я знаю, что ты ничего не делал. У тебя нет никаких проблем, Эвальд. Пожалуйста. Просто постарайся расслабиться.
Он сидит там, чувствуя, как грохочет сердце в груди, пока она критически осматривает его. Её взгляд проходится по его телу, затем подольше задерживается на лице.
— У тебя синяк, — говорит она мгновение спустя, показывая на место на своей шее. — Откуда он у тебя, Эвальд?
— Я не знаю.
— Это огромный синяк, Эвальд. Выглядит больно.
— Я не знаю, откуда он, мисс.
Она продолжает смотреть на него, будто ожидая, когда он продолжит. Когда он этого не делает, она кивает словно себе самой. Он видит, как поджимаются её губы, а в голубых глазах появляется сосредоточенное выражение.
— Ты хромал, Эвальд. Когда заходил сюда. Ты это знаешь?
— Нет.
— Ну, так вот, ты хромал.
— Нет, я не хромал, мисс.
— Хромал, — но её голос звучит ласково, скорее понимающе, нежели с обвинением. — Всё хорошо. У тебя не будет проблем, Эвальд. Не будет.
У него на это нет ответа, так что он отворачивается.
— Ты покажешь мне свою спину, Эвальд? Под рубашкой?
Он вскидывает взгляд, настораживает уши, а сердце начинает ещё сильнее колотиться в груди. Им завладевает какой-то ужас, смешанный с очерняющим страхом такой силы, что поначалу он не может ей ответить. Когда она тянется к его рубашке, он отдёргивается.
— Нет!
Он вскакивает на ноги, спотыкается и едва не опрокидывает стул, но больше не двигается с места. Стиснув край стола, он просто стоит там, держась за рубашку и не решаясь убежать. Ему опять нужно в туалет, так сильно, что он едва может нормально думать. Внезапно ему становится страшно, что он потеряет контроль и опустошит мочевой пузырь прямо перед ней.
— Пожалуйста, — говорит он. — Извините.
— Почему ты извиняешься, Эвальд?