Тень

Дойдя до этой точки, он выталкивает её свет из своего, заставляя себя сосредоточиться на лучах солнца, льющихся через дверь сеновала, на птицах, порхающих там, в ярком свете. Он наблюдает, как ласточки кружат и гоняются друг за другом в воздухе за амбаром, а затем мечутся обратно в тень.

Там колышется тьма, чернота под его ногами.

— Ешь, — подталкивает она, снова пихнув его ногой. — Ты всё ещё слишком тощий, Эвальд.

Боль струится по его свету. Он борется с болью, пока девушка не толкает его вновь.

— Ешь, — говорит она. — Иначе я больше никогда не стану для тебя готовить.

Вздохнув, он заставляет себя откусить ещё кусок и медленно жуёт. Вспомнив лицо мисс Пирны, он чувствует, как еда встаёт комом в горле, и он не может смотреть на свою спутницу, пока это не проходит.

Это было несколько лет назад.

Для людей ему шестнадцать, на деле — двадцать три.

Прошло пять лет, и всё для него изменилось, но он не может окончательно вытолкнуть тот день из своего сознания. Он думает над тем, что говорит Кучта, что он околдовывает женщин, и боль опять ударяет по нему, сжимая горло. Его дядя поощряет это, говорит, что это нормально, что он должен научиться, что человеческих шлюх недостаточно — но слыша, как Кучта говорит об этом, и вспоминая пустое лицо мисс Пирны, он ощущает это иначе.

— Да, — медленно говорит он. — Теперь он мне больше доверяет.

— Кто? Твой дядя?

— Да, мой дядя, — он откусывает от бутерброда, заставляя себя прожевать и не ощущать вкус своим светом. — Я лучше его понимаю. Я понимаю, что он пытается сделать. Ему не нужно так присматривать за мной. Он никогда не хотел делать мне больно.

— Серьёзно? — сухо спрашивает она.

— Серьёзно, — отвечает он, бросая на неё предостерегающий взгляд.

— Тогда, должно быть, бедняга весь исстрадался.

Эвальд чувствует, как его плечи напрягаются.

— Ты его не знаешь, Кучта. Он прекрасный мужчина. Тебе пришлось бы понять его работу, чтобы осознать это.

— И неужели это обязательное требование? — говорит она таким же ровным голосом. — Нужно «понимать его работу», чтобы заслужить привилегию и получить еду, будучи ребёнком? Чтобы избежать избиений? Ты прав, Эвальд. Должно быть, твой дядя — просто изумительный мужчина.

Он смотрит на неё, подавляя очередной прилив боли в груди.

— Ты говоришь о вещах, которых не понимаешь.

— Вот как? — колко отвечает она. — Наверное, меня тоже поколотить надо.

Он слегка вздрагивает от её слов, затем отворачивается к солнечному свету, струящемуся через квадратную дыру в деревянных стенах.

— Ты не один, Эвальд, — мягко говорит она. Прикоснувшись к его руке, она говорит ещё тише: — Ты не должен вечно быть его рабом. Ты можешь покинуть это место.

Он качает головой.

— Я никогда не смогу уйти.

— Почему нет? Я не вижу цепей.

— И всё же они есть.

— Ты не трус, Эвальд, — сердито отвечает она. — Так что не притворяйся трусом передо мной.

Он смотрит на неё серьёзными прозрачными глазами.

— Я не могу объяснить это тебе, Кучта. Не так, как тебе бы того хотелось. Но однажды я это сделаю. Ты поймёшь, что мне нужно выполнить работу… и он один мог подготовить меня к этому.

В этот раз она не спорит с ним, только настороженно смотрит на него, слегка приподняв брови. Он видит, как она изучает его с этой своей пытливостью, и понимает, что она ему не верит. Хуже того, она считает, будто дядя сделал что-то с его разумом.

— Что за работа? — спрашивает она.

Он качает головой.

— Я не могу тебе сказать.

— Почему? Потому что он запретил?

— Да, — отвечает он, глядя на неё, и слегка вздыхает. — Он запретил. Но ему и не нужно было, Кучта. Он прав. Работа важна. И мне нужно постараться и сделать её как можно лучше, — он косится в сторону солнца. — Однажды будет уже не важно, чем мне пришлось ради этого пожертвовать. Всё это покажется обыденным.

— Обыденным? — она фыркает.

Он слышит в её голосе настоящую злость и поворачивается.

— Мне вот интересно, — говорит она. — Мне интересно, что скажет твоя жена, когда увидит, как ты был «благословлён» этим твоим пугающим дядюшкой с лицом скелета.

Закусив губу, словно желая взять свои слова назад, она отворачивается.

Когда он ничего не говорит, она опять поддевает его ногой и пытается улыбнуться.

— …Или ты слишком занят, околдовывая девчонок, чтобы захотеть жениться, Эвальд?

— Однажды я женюсь, Кучта.

Она улыбается, приподнимаясь на руках.

— Вот как? Ты говоришь очень уверенно.

Он кивает, чувствуя румянец на своих щеках, и обнимает своё колено, прижимая его к груди.

— Да. Я уверен.

— Тебе придётся переехать в другой город, чтобы найти жену, иначе она никогда не поверит, что ты будешь ей верен.

Боль ударяет по нему так сильно, что он поворачивается к нему.

— Ты перестанешь или нет? — говорит он. — Я уже устал от этого, Кучта!

Она ошарашенно моргает.

— Извини.

Закусив губу, он качает головой.

— Я бы никогда ей не изменил. Когда моя жена будет со мной, я и пальцем не трону другую.

— Обещания, обещания… — бормочет она, ложась обратно на солому.

Он крепче закусывает губу, но не отвечает ей. Когда она нарушает молчание, он едва не подпрыгивает, совершенно затерявшись в полётах птиц.