Тень

Миша открыл глаза и шагнул вперед. Заученным движением сдернул с плеча автомат и остановился. Человек увидел его, трубка выпала из его рук. Он резко встал, практически подпрыгнул со своего удобного кресла и визгливо закричал. Миша стоял, наставив на него автомат, и просто смотрел. Смотрел, как искажается от крика и испуга рябое лицо, как темное пятно расползается по светлым штанам. Он смотрел, но не видел этого. Даже с открытыми глазами ему в мельчайших деталях привиделось его будущее, в котором не было прощения, в котором его обманут и отправят туда, откуда ненадолго забрали… не бывает вторых шансов. Не бывает прощения. Миша повесил автомат обратно на спину и сделал шаг назад. Исчез. Растворился в тени.

За его спиной человек кричал на охрану, слышался топот тяжелых сапог. Завыли сирены, двор наполнился светом прожекторов и криками людей. Залаяли собаки. Миша скользил по теням Кремлевского дворца к потайной двери, через которую он совсем недавно попал сюда. Нет никакого прощения. Нет никаких вторых шансов, и если ему дали возможность еще хоть ненадолго отсрочить неизбежное наказание, то данным ему шансом он и воспользуется. А в сказки про искупление пусть другие верят. Тищенко Михаил Фомич, дважды судимый, пятьдесят два года от роду, тихо закрыл за собой дверь в мир живых. Здесь, в Подмосковии, было тихо. Здесь его никто не найдет.

Когда они дошли до церкви, у Лизы не осталось сил, чтобы хоть как-то разглядеть жилище Фомича. Старик на руках донес девушку до подстилки из сена и заботливо накрыл одеялом. Сквозь сон Лиза слышала, как он с кем-то говорит, слышала звук удаляющихся шагов, а потом она спала и ничего не слышала, и во сне она снова видела Соню.

Лиза проснулась с тем же жгучим чувством потери, которое стало ее спутником последние недели. Еще несколько минут она лежала в кровати с закрытыми глазами, боясь просыпаться, боясь мира, в котором нельзя больше позвонить сестре или поймать такси и приехать к ней. Обнять ее и вдохнуть ее утренний запах, а потом вместе сидеть на тесной кухне съемной квартиры и пить вкусный кофе. Лиза никогда так отчетливо не чувствовала себя взрослой. Не понимала, что детство кончилось окончательно. Она открыла глаза. С потолка на нее с любопытством смотрел нарисованный ангел.

Лиза повернула голову и огляделась: она лежала в углу небольшой церкви с белыми стенами и белым потрескавшимся потолком. Взгляд Лизы остановился на немецком самолете, пробившем крышу храма. От удивления девушка села. Нет, самолет и правда был настоящий. Лиза встала и, слегка пошатываясь спросонья, подошла поближе. Она погладила винт самолета, обошла его кругом, внимательно рассматривая черный крест на фюзеляже, разбитый купол кабины, злобно оскаленные дула сдвоенных пулеметов. Она никогда раньше не видела вблизи таких машин.

– Это бомбардировщик Heinkel He 111. Во время войны они Москву бомбили, – голос звучал глухо, как будто кто-то разговаривал с Лизой из-за закрытой двери.

Лиза подпрыгнула от неожиданности и посмотрела по сторонам.

– А вы где? Вы кто?

– Я тут, за стеной. Простите, я совсем не хотел вас пугать.

– Как за стеной?

– Видите большой подсвечник? Посмотрите чуть правее. Рядом с иконой Никиты-воина. Видите? Кажется, снаружи все просто выглядит как заложенный новыми кирпичами проем в стене.

Лиза подошла туда, куда сказал ей голос. Рядом с потемневшей от времени иконой строгого мальчика в кольчуге кирпичи в стене были другого цвета.

– Что вы там делаете? И кто вы такой?

– Меня зовут отец Мафусаил. Это моя церковь, а в стене я… в стену меня замуровали.

Лиза ахнула.

– Да вы не волнуйтесь, я привык.

Отец Мафусаил откашлялся.