Фомич действительно хотел как лучше: уложив Лизу спать, он резонно сообразил, что та утром захочет есть. А вот чего в Подмосковии не было совсем и вообще, так это еды. И Фомич решил сделать доброе дело. Для него это была несколько неожиданная и непривычная идея, но почему бы, собственно, и нет. Фомич наказал отцу Мафусаилу следить за спящей Лизой и объяснить, куда он делся, если она проснется раньше его возвращения, и отправился в город за продуктами.
План был простым и понятным: пока в Москве ночь, Фомич незаметно зайдет (ну как зайдет – вломится) в какой-нибудь продуктовый магазин и унесет для Лизы хлеба, сыра и воды. И все было бы хорошо, но только большинство магазинов, которые встретились Фомичу в городе, были открыты, и тащить оттуда что-то было небезопасно. Конечно, ничем плохим бы для жителя Подмосковия попытка ограбить магазин кончиться не могла, но привлекать к себе излишнее внимание было не в привычках старого Фомича. Поэтому он ходил от вывески к вывеске, пока наконец, промыкавшись добрых пару часов, не нашел закрытую продуктовую лавку со странным названием «Вкусвилл». Вкус вил? Фомичу название показалось смешным – какие вилы на вкус господа в семнадцатом году узнали! Не обращая внимания на орущую сигнализацию, он спокойно набрал еды для Лизы и пошел обратно.
Тут-то и начались его сложности. Вернувшись в другую Москву, Фомич с ужасом увидел нашествие нежитей.
Среди многих вещей, которых он не объяснил Степе, была одна важная деталь про мир Подмосковия. Конечно, все его обитатели давно умерли, но это совершенно не означало, что в своем новом статусе и в новом мире они были бессмертными. Неупокоенным было доступно множество опций, как скоротать время до конца света: кто-то мог погрузиться в сон, кто-то – истратить оставшиеся минуты, вернувшись в реальный мир (как именно работал такой механизм, Фомич и сам не понимал, но знал, что сделать это возможно), или можно было совершить самоубийство. Третья опция была самой непопулярной, потому что, оказавшись по другую сторону смерти и узнав о том, что рай и ад реальны, люди были менее склонны к таким опрометчивым и жестоко наказуемым поступкам. Но кто-то решался. Любая смерть в Подмосковии была окончательной, и погибший сразу узнавал место своего назначения.
Поскольку эмоции и страсти покойникам были по большей части неведомы, преступлений в царстве Хутулун как таковых не было довольно давно. Самоубийства тоже случались редко, и главной причиной гибели сограждан, как хорошо знал Фомич, последние годы были нежити. Именно поэтому многие носили с собой оружие, а по улицам Подмосковия ходили патрули. И теперь, глядя на черную волну, накатившую на город, Фомич испытывал настоящий страх.
Но страх страхом, а Лизу надо спасать. Фомич, если уж быть совсем честным, не за девушку волновался, ему больше не хотелось почувствовать на себе гнев царевны, когда она узнает, что он оставил Лизу без присмотра. Он бросил авоську с едой и побежал в сторону церкви со всех ног.
Фомич в бессильной злобе вот уже десять минут пытался прорваться к своему дому. Он залег у подножия холма и стрелял не переставая. На помощь к нему довольно быстро пришла подмога – Хутулун отправила к церкви свою охрану, к которой присоединились еще несколько горожан. Вести в Подмосковии распространялись быстро, и жители понимали, что если их царевне важно защитить девушку, то это должно быть важно и им самим. Несмотря на помощь, силы были слишком неравны. Так же как и в битве на вокзале, никакое оружие не помогало против невероятного количества противников. Нежити окружили церковь плотным кольцом, и, сколько бы их не убивали, оно никак не редело, потому что на место погибших тут же приходили все новые и новые твари.
Фомич видел, как из церкви вытащили Лизу, слышал ее крики и слышал крики отца Мафусаила. Несмотря на то что чувствовать он совершенно ничего не должен был, впервые за долгое время почувствовал жгучий стыд.
Нежити отступили так же неожиданно, как и появились. Черная волна схлынула, оставив за собой разрушения и мертвых горожан. Фомич зашел внутрь церкви и окинул взглядом свой разоренный дом.
Отец Мафусаил молчал, ему показалось бестактным сейчас ругать Фомича, который, очевидно, и сам достаточно переживал. В дверях церкви появилась царевна, и Фомич приготовился к неизбежному. Но вместо ругательств Царевна лишь тихо сказала:
– Иди к собору. Скажи Постнику и Барме, что пришло время бить в колокол. Они поймут.
Фомич не стал отвечать. Да и что он мог сказать? Он поклонился и вышел. Царевна могла и не произносить последнюю фразу, конечно, Постник и Барма все поймут, понимал и сам Фомич: если пришла пора бить в колокола собора, значит, в Подмосковии наступали последние времена.
И от этой мысли Фомичу стало по-настоящему страшно.
Глава 19. Архангельск. 1991 год