Тень

Если вам суждено попасть под автобус, то вы узнаете об этом в самый последний момент. Собственно, в тот самый момент, когда будет уже поздно и изменить что-либо будет совершенно невозможно. Вы никогда не узнаете заранее ничего ни про автобус, под колесами которого закончится ваша жизнь, ни про его водителя. Например, что он ел на завтрак? Пролетарскую яичницу с жареной колбасой, как обычно, или, быть может, овсяную кашу на воде, потому что и годы нынче не те, и желудочно-кишечный тракт не тот? Может, он вообще решил бахнуть с утра пельменей? Ничего этого вы не узнаете. Не узнаете вы и то, как он пришел утром на темную стоянку, как читал книжку в мягкой обложке, пока автобус прогревался. Как он выходил на маршрут, и как он, возможно одуревший от усталости или, напротив, не вовремя отвлекшийся, не заметил вас на пешеходном переходе. Всех этих деталей вы не узнаете. Вы просто однажды встретитесь со своим автобусом, и темнота обнимет вас.

Так же и люди, проживавшие свои простые или сложные жизни в тени «зиккурата» Игоря Валерьевича, совершенно ничего не знали о надвигающейся катастрофе. В грязном московском воздухе не было ощущения близкой беды. Люди не останавливались на перекрестках, чтобы бросить взволнованный взгляд на последний этаж страшного здания, нависшего над Садовым кольцом. Все было совершенно обычно. Кто-то опаздывал на работу, кто-то злился, стоя в бесконечных пробках, кто-то покупал фалафель в пите, чтобы быстро перехватить что-то на бегу и бежать дальше – домой или в театр, забрать ребенка из садика или на свидание. В офисных зданиях привычно выгорали молодые и талантливые, пожилые и невнимательные умирали от запущенных болезней или несчастных случаев, юные слушали музыку или тупили в телефон, пытались разобраться в окружающем мире или объявляли ему войну.

На Большой Татарской бригады рабочих из Средней Азии третий раз за год меняли бордюры, в зоопарке у панды Диндин случились колики, в школе 1247 ученик седьмого класса получил совершенно незаслуженный трояк по географии, а в красивой квартире режиссер Максим Бриус лениво проснулся и вспомнил, что сегодня вечером в кинотеатре «Октябрь» будет премьера его очень военного и очень патриотического фильма о жизни и подвигах партизана Боснюка. Картина так и называлась – «Боснюк».

Город жил своей обычной жизнью, проживая очередной день, который, кажется, ничем особо примечательным не должен был от других дней отличаться.

Даже обещанная вечером непогода не казалась в тот день чем-то заслуживающим особого внимания. Весь день москвичи раздраженно отмахивались от бесконечных сообщений, которые рассылало им Министерство по чрезвычайным ситуациям, предупреждая и о порывах шквалистого ветра, и о надвигающихся обильных осадках. В «Твиттере» остроумно шутили про то, что центр города скоро опять превратится в мини-Венецию, а несколько особенно ответственных автомобилистов пошли и все-таки переставили свои автомобили подальше от деревьев и рекламных щитов. И даже когда над городом зарокотали раскаты ужасного грома, москвичи предпочли не обращать на это никакого внимания.

Буря обрушилась на Москву так же внезапно, как и темной сентябрьской ночью 1812 года. Дождь сначала собирался пойти, а потом вдруг передумал, уступив место сильному ветру, который шатал деревья и срывал красивые рекламные плакаты, волоча их по земле. Несмотря на поздний час, на улицах неспящей Москвы было довольно оживленно. Москвичи хоть и отчаянные, но все-таки в основном неглупые, и уже через двадцать минут ветер гулял по совершенно пустынным улицам. И в тот момент, когда его порывы достигли необходимой силы, в центре города, на углу Большой Никитской и Тверского бульвара, сработала первая бомба.

Из канализационного колодца в центре улицы на уровень десятого этажа взметнулся столп огня. Земля заходила ходуном, и сильнейший взрыв разметал горящие осколки по улице. Ветер подхватил огонь, и вскоре на улице горело все: деревья, кусты, плавился асфальт, как спички вспыхнули и загорелись жилые и офисные дома.

Тревожно зазвучали сирены, и улица наполнилась хаосом – кто-то бежал, кто-то пытался спасти себя или вытащить из огня других, но огненный вихрь не утихал, и вскоре над улицей повисла мертвая тишина, нарушаемая только зловещим скрипом и треском пожара, завываниями ветра, разносившего огонь все дальше по городу. Запылал один из домов-тетрадок на Новом Арбате. То самое здание, в котором располагается студия радио «Эхо Москвы», работа которого оборвалась на полуслове. По улице вспыхнуло ярким пламенем здание Министерства обороны. На другом берегу Москвы-реки запылал отель «Балчуг», с громким рокотом волна огня прокатилась по первому этажу Главного универсального магазина. То тут, то там в воздух вздымались все новые и новые столпы огня, центр Москвы превратился в пылающую печь.