Тень Аламута

— До завтра, сладенькая! Твои пальчики и ушки бесподобны. Надеюсь, ты сохранишь их в целости? Для меня.

Страшный человек растворился в мареве раскаленных улиц Антиохии. Принцесса осталась одна. Ее трясло.

— Сир Гуго, — бормотала она онемелыми губами. — Сир Гуго, как же вы не вовремя оставили меня! Нет, я не виню… я всё понимаю… Господи!.. Но что же мне делать?.. Сир Гуго!

В ногах разлилась слабость. Кожу в том месте, где к ней прикасался ассасин, обдавало то огнем, то холодом. Мелисанда не смогла бы подняться, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

Она прикрыла воспаленные веки.

«Отец, — пронеслось в голове. — Отец, я не сдаюсь. Честно… Я всё равно спасу тебя, как бы ни было трудно. Но сейчас мне надо отдохнуть».

И удивительное дело: отцовская жесткая ладонь коснулась ее волос. А еще — она почувствовала присутствие рыцарей Храма. Те стояли вокруг, охраняя лежащую на земле девчонку.

— У флорентийца славный кот, — послышался голос Пэйна де Мондидье. — Не пес, не боров и не птица. Сударыня, вы помните, как там дальше?

Мелисанда измученно прижала ладони к лицу. Господи, как больно… Надо вставать, что-то делать…

— Да, сир де Мондидье… Я сейчас… Подождите немного!

Она разозлилась сама на себя. Ну сколько можно валяться мешком соломы?! Овечий ассасин ее перепугал? Так завтра он умрет.

Без пощады и сожаления.

Нужные слова сами всплыли в памяти:

У флорентийца славный кот,
Не пес, не боров и не птица.
Храмовником зовется тот,
Кем может весь Левант гордиться.

— Прекрасно, сударыня! Вот видите, как всё просто. И скажу вам по секрету: я тоже горжусь вами. Вы лучшая из принцесс, что я видел в жизни.

— Спасибо, сир де Мондидье. А я уж было совсем разнюнилась. Я глупая, правда? Лежу, плачу… Я сейчас встану. Только помогите мне подняться. Сама я не могу.

Мелисанда вытянула руку. Какой-то миг ей казалось, что она ощущает прикосновение ладони храмовника-поэта, но то была иллюзия.

Принцесса открыла глаза. Никого. Только пыльные смерчики закручиваются над пустынной улицей.

Черная безнадега отступила. Силы вернулись к Мелисанде, а с ними и уверенность. Ведь где бы ни находились ее друзья, они всегда рядом. И обязательно придут на помощь.

Выяснить, куда поместили храмовников, ей не удалось. Во дворец ее не пустили. Боэмунду о ее визите доложить отказались.

— Уже поздно, сударыня, — насмешливо скалясь, заявил коннетабль. — Приходите завтра к вечеру. А еще лучше — через недельку. Прислать вам запас ниток для вышивания?

«Смейся, смейся, жирный боров, — подумала Мелисанда. — Посмотрим, кто будет смеяться последним».

Вслух же ответила:

— Благодарю за участие, сир. Вы тоже заходите как-нибудь. Научите меня вышивать крестиком. С мужскими умениями, как я погляжу, у вас туго.

Бертран не нашелся что ответить. К счастью. Иначе Мелисанда его бы просто пнула.

Что ж… Здесь не выгорело. Значит, надо пробовать где-нибудь еще.

«И что за глупая манера всюду видеть предательство, — рассуждала она сама с собой, отправляясь в штаб-квартиру ордена. — Сир Гуго меня никогда не обманывал. С чего я решила, что сейчас будет иначе? Конечно, ему пришлось отправиться с этими мерзкими стражниками. А как бы он, интересно, помог мне, упав бездыханным у моих ног?»

Она принялась загибать пальцы:

«Остаток дня. Вечер и ночь. И еще кусочек утра — но это уже крайний случай. Времени предостаточно. Магистр освободит рыцарей, а потом они все вместе поспешат мне на помощь. Главное — не мешать им. А это означает, милая моя сударыня, что надо прекратить истерики и глупости. Если я погибну, кого, интересно, прикажете спасать мессиру де Пейну?»

Принцесса повеселела. Да и в самом деле! Она столько переделала за это время. Вырвалась из мира, в котором глупенькие принцессы лупасят друг друга подушками и обмирают от ужаса, заслышав за дверью шаги матери. Не дала Морафии и Незабудке изуродовать себя. Ассасин не сумел ее убить, стражники остались с носом. Вспомнив, как лихо Аршамбо с ними рубился, Мелисанда рассмеялась.

А потом? Ей удалось привлечь на свою сторону лучший на свете орден. Рыцарей, которым нет равных во всём Леванте! И она отплатит им неблагодарностью? Черта с два!

— Клянусь яйцами святого Антония, — воскликнула она басом, — я не отступлюсь! Интересно, а как бы поступили на моем месте Аршамбо и мессир де Пейн?

Ответ напрашивался неутешительный. Храмовники взяли бы мечи, отправились бы в гости к Габриэлю — и у флорентийца славный кот, всех ассасинов… Всех, кроме самого Габриэля. А уж его заставили бы бегом бежать в Халеб, освобождать короля.

Этот вариант не годился. В Иерусалиме, тренируясь с рыжим оруженосцем, Мелис не смогла даже освоить колющий удар мечом. Не говоря уж о других, требующих ого-го какой силы и сноровки. Но если бы все на свете решала грубая сила, Господь не стал бы делить людей на мужчин и женщин.

Ей следовало найти другой путь. Вот и всё. Может, наведаться в гости к де Бюру? Ведь письмо короля предназначалось ему. Пусть и поговорил бы с Габриэлем.