Читаем Тень Аламута полностью

Тень Аламута

Андрей Басирин , Владислав Анатольевич Силин

В следующий миг меч, брошенный рукой Аршамбо, вошел ему в живот.

— Прекрасный выстрел, — похвалил Рошан. — Кто это у вас так стреляет?

— Жоффруа, кто же еще, — неохотно отозвался магистр. Ему хватало дел: Мелисанда всё-таки потеряла сознание. Хоть и дочь крестоносца, хоть и не в тепличных условиях росла, да жара, вонь крови и перенесенные опасности сделали свое дело.

Крестоносцы расстелили на крыльце плащи. Молчаливый Андре принес воды и принялся хлопотать вокруг девушки. Скоро она открыла глаза.

— Хвала Иисусу, она жива! — радостно загомонили рыцари. — Жива!

Магистр вытер со лба пот:

— Где Жоффруа?

— Я здесь, мессир.

— Преклони колена, мошенник. — В глазах де Пейна блестели слезы. — Сынок, словами не передать, как я тобой горжусь… — Голос его сорвался. — Вот прими… Это малый знак моей признательности…

Магистр снял с шеи золотую цепь и надел ее на коленопреклоненного храмовника.

— Жоффруа, ты единственный из нас не являешься рыцарем. Но клянусь спасением души, это ненадолго. Ты заслужил эту честь. — Он выхватил из ножен меч и плашмя огрел им по спине юношу: — Встаньте же, сир Жоффруа!

Новоиспеченный рыцарь поднялся с колен. Храмовники бросились обнимать и поздравлять его. Мелисанда от души расцеловала своего спасителя. Когда гром оваций отгремел, магистр незаметно поинтересовался у Жоффруа:

— А ответьте-ка мне, сир мошенник, на такой вопрос. Отчего, когда мы мчались сюда, вы с сиром Аршамбо ехали на одной лошади?

— Э-э… мнэ-э…

— Ясно. До конца лета — кухня, кухня и кухня. С Аршамбо будет отдельный разговор. Пункт двести пятьдесят первый уложения о наказаниях как раз про него писан.

МЕЛИСАНДА, ИЛИ НОВОЕ РОЖДЕНИЕ ХРАМА

В антиохийской штаб-квартире ордена жизнь кипела и бурлила. Годфруа с утра засел за проект орденского знамени. Вариантов было два: черное (практично и немарко) и белое (на солнце не выцветает). Эти два достоинства предстояло как-то объединить. Пэйн де Мондидье плавал в неверном море рифм. Андре возился с новичками.

— Мессир! — донесся со двора ликующий голос Жоффруа. — Тут к вам народу-то! народу! И все, говорят, в храмовники вступать.

— Пусть ими Андре займется, — приказал магистр. — Я занят.

— Слушаюсь, мессир.

Гуго лукавил, никакие особенные занятия его не обременяли. Просто он устал, последние деньки выдались тяжелыми. Мессиру де Пейну пришлось оправдываться перед Боэмундом и коннетаблем Антиохии. Преступления, в которых обвиняли храмовников, выглядели очень серьезными. Чего стоила рука командира стражи, которую отсек Аршамбо!

Но, к счастью, Храм обелил себя. Документы, найденные в доме ассасинов, неопровержимо свидетельствовали, что некоторые антиохийские стражники вступили в сговор с Аламутом. Сир Бертран кусал губы, но сделать ничего не мог.

Факты есть факты.

Орден приобрел известность. Чудачества храмовников получили свое возвышенное, а местами и зловещее истолкование. О флорентийском коте поползли удивительные слухи. Историки и летописцы их не только приумножили, но и переврали. Поскольку отучить Аршамбо и Жоффруа от дурных привычек не представлялось возможным, а гнать из ордена было глупо, магистр распорядился, чтобы два храмовника, едущих на одной лошади, стали символом ордена. По мнению Гуго, это должно было символизировать скромность и непритязательность рыцарей.

На деле же символизировало черт-те что. Из городских игроков на лошадь Жоффруа не играл только ленивый и нищий.

Но это совсем другая история.

Магистр сидел в трапезной, потягивая падуанское вино. Известный паломник Греффин Аффагарт рекомендовал пить его в жарких странах, поскольку оно некрепкое. Но оно было еще и кислым, оттого магистр беспрестанно морщился.

Брат Роланд изучал содержимое корзин, только что принесенных с базара. Аршамбо и рыжий оруженосец вели сугубо мужской разговор.

— Наплюй, — это Аршамбо. — В первой заварухе всегда так… Ты парень хват, еще себя покажешь.

— Эт точно, — с кислой миной отвечал оруженосец. — Покажу. Но всё равно зло забирает, сир Аршамбо. Хоть отправляйся в Аламут и погибай смертью храбрых!

— Наплюй. Хочешь, научу одному богохульству?

— О да, сир! Всей душой.

— Ну слушай.

Аршамбо наклонился к своему духовному преемнику и что-то зашептал на ухо. До магистра доносились лишь обрывки:

— Святая Екатерина… сон… брачная ночь… — Оруженосец захихикал:

— Ух ты! Обалдеть, что делается!

Храмовник сделал строгое лицо:

— Но учти: при дамах молчок. А то умрешь в целибате. И при священниках помалкивай.

— А те что?

— Вовек не отмолишься. Страшное богохульство.

Рошан Фаррох примостился у окна с книгой на коленях. Мелисанда наблюдала в окно за тем, как Андре принимает новобранцев.

— Имя и титул! — грозно ревел он. — Что? Не слышу!