Тень Аламута

Тут над городом разнесся крик муэдзина. Видение рассеялось мутной пленкой в глазах слепца, настало утро, и нить белая перестала походить на нить черную. Ведьма исчезла, забрав с собой ночные кошмары, предсказания и порчу.

— Пойдем, Марьям. Нам лучше поторопиться. — Девушка кивнула и засеменила вслед за своим спасителем. Разорванную и оскверненную абайю она прихватила с собой. От запаха мертвечины мутило, живот сводило противной, тянущей болью.

— Рошан, — несмело позвала она.

— Что, Марьям?

— Как же ты нашел меня? — Гебр пожал плечами:

— С большим трудом. Кой дэв потащил тебя на кладбище?

— Я… Понимаешь, Рошан… я тебе не верила. Но сейчас — клянусь! — я всё, что угодно… для тебя!.. — Она всхлипнула. — Я же не знала!..

Где-то заревел ишак. Длинная тень Рошана прыгала по камням дороги в холодной утренней пыли, указывая путь.

— Теперь мне что? Бежать… — голос девушки дрогнул, — от Хасана? Ведьма же…

— Далась тебе эта ведьма, — гебр положил руку на плечо девушки. — Бежать, спасаться! — передразнил он. — Это просто. А знаешь… Павлины нашептали мне, что Хасан будет прогуливаться по саду после обеда. Возле старой хурмы. Найдешь?

Девушка обрадованно кивнула.

— Вот и хорошо. И лучше бы тебе выспаться. Бессонные ночи красят влюбленных лишь в стихах дурных поэтов.

— Влюбленных?!

— Тс-с-с! Я же говорил, что помогу тебе. А ты не верила!

Кладбищенские пустыри закончились. Начался лабиринт бедняцких улочек. Стояла раннющая рань — самый рассвет, когда город только просыпается. Вот прошмыгнул мимо водонос — лицо помятое, словно старый медный кувшин. Прокосолапил пройдоха в потертых шароварах. Соглядатай, не иначе. Взгляд цепкий, как плеть вьюнка, смотрит — на весы кладет. Щенок на руках гебра встрепенулся, звонко облаял проходимца.

Девчонка повеселела. Истории должны хорошо кончаться. И притчи о колдунах — тоже. Зачем она — притча, если страшно? Рошан поймал взгляд Марьям и улыбнулся в ответ.

Ему было весело. Опасность рядом, а значит — надо дышать полной грудью. Жить полной жизнью, ощущая каждый миг ярким и неповторимым!

Где-то бродит Габриэль, человек-тень. Амбициозный ассасин, жестокий и беспринципный. Достойный противник. И главное, они хорошо друг друга знают. А значит, борьба предстоит не на жизнь, а на смерть.

Не это ли счастье?!

ПЛАНЫ, ПЛАНЫ, ПЛАНЫ ГАБРИЭЛЯ

— Во имя Сулеймана!.. Его печатью! Мудростью!.. Заклинаю!!

Лампа мигнула и погасла, выбросив струйку дыма. Облачко набежало на луну. Когда же лунный свет вновь наполнил комнату, наваждение отхлынуло. Никто не пытался сорвать ковер. Ушли в небытие бесплотные голоса гурий-искусительниц. Замолкли струны дутаров.

— Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха великого! — прошептал Гасан. И жалобно проблеял: — Разожги лампу, Салим. Не видишь, что ли: темно мне.

Маленький сириец окоченел от страха. Гасан беспокойно завертел головой: что случилось? Едкий запах масла вызывал желание чихнуть. Серебристая полоса лунного света исказилась. Тень пересекла ее — опасная, тревожная.

— Кто?.. Кто здесь?.. — выкрикнул ас-Саббах. Голос изменил ему, сорвавшись на писк. Левую руку, близкую сердцу, наполнила слабость. — Покажись, будь ты ифрит или джинн!

Темный человек шагнул к повелителю исмаилитов:

— Поклон тебе, о мудрый Старец Горы! Ты звал меня?

У Гасана отлегло от сердца. Это же Габриэль-Тень, помощник шайтанов! Сам же приказал ему зайти ночью. Ох старость, старость… Подводит память-то старичка.

— Ох, ох! — закудахтал Гасан. — Напугал ты меня, Габриэль. Зачем тихо ходишь?.. Зачем старичка пугаешь?..

Гость сложил ладони лодочкой у груди:

— Прости, о святейший. Привычка такая.

— Бросай эти привычки. Ты ведь, Габриэль, мне как сын родной…

— …упаси Аллах!

— …а ведешь себя хуже бедуина.

— Больше не повторится, повелитель.

Он уселся напротив Гасана, глядя на него немигающими змеиными глазами. Гасан осторожно дотронулся до кольца Соломона. Теплое вроде… Ишь, как совпало всё. Потер кольцо — нате вам! А может, правду люди говорят? И Габриэль на самом деле не Габриэль, а Иблисово отродье?

— Что скажешь старичку? Чем сердце порадуешь?

— Ничем хорошим, повелитель.

Габриэль взял пиалу Горного Старца, принюхался, отпил. Гасан решил, что больше к ней никогда не прикоснется: яд Габриэль умел подсыпать виртуозно.

— Проклятый Балак, — сообщил Тень, — выгнал наших проповедников из Халеба. Сказал, что познает мудрость батин…

— Так и сказал?

— Не перебивай, светлейший. Полностью его слова звучали так: «Возведу мудрость батин на супружеское ложе и познаю ее».

— Обидел он старичка. Смерть ему.

Габриэль кивнул. Согласно учению ассасинов, последнюю фразу можно понимать иносказательно. Например, если в Коране написано: «Будьте обезьянами презренными!», в зависимости от ситуации это означает: «Идите в Казвин и сровняйте его с землей» или «Пусть Абдаллах заплатит нам десять тысяч динаров». Но слова ас-Саббаха никогда не допускали двойного толкования. В отличие от Корана.

— Он умрет, светлейший.

— Хорошо. Продолжай, Габриэль, продолжай. Старичку интересно слушать новости.