– Я просто чувствую, что должна это сделать, – говорила она ему, отчаянно пытаясь объяснить важность своего решения. – Так же, как для Генри Сен-Клера, это будет изгнанием дьявола. Вещи Сен-Клера, как того хотел Рутвен де Вере, оставались кучей хлама, сваленного в темноте. Если мы сделаем комнату такой, как если бы в нее вернулся Генри Сен-Клер, – чистой, светлой, наполненной воздухом, тогда де Вере утратит свою власть над нами.
– Но, дорогая, ты ведь не ждешь его возвращения?
– Если нам удастся отыскать его – я имею в виду, если он жив, тогда, конечно, я бы хотела увидеть его здесь. Разве не здорово это было бы? Во всяком случае, мы могли бы хоть как-то искупить грех, совершенный нашим дедом. И воссоздание студии стало бы первым шагом.
– Боюсь, это принесет новые беды. Этот Генри Бошан…
– Гарри, дядя…
– Ну, Гарри. Похоже, он очень легкомысленно относится к своим обязанностям. Если мы лишимся – то есть, я хочу сказать, ты лишишься своего дохода из-за нарушения обязательств перед попечителями, – что ж, тогда нам придется продать этот дом.
– Я знаю, Гарри не подведет нас, дядя; да ты и сам в этом убедишься, когда познакомишься с ним. И пожалуйста, очень тебя прошу, постарайся полюбить его.
– Обещаю, дорогая, только ради тебя. Но все-таки прошу тебя ничего не трогать в этой комнате.
Возвращаясь вместе с Гарри со станции субботним утром, Корделия чувствовала себя не в своей тарелке; он тоже, казалось, испытывал неловкость, и, представляя его родственникам, она уже пожалела о том, что заранее расписала его достоинства. Хотя он и произвел хорошее впечатление на тетушку и дядю (она предупредила Гарри, что тему картин лучше оставить на потом), присутствие родных заметно стесняло ее, так что во время ланча она под разными предлогами то и дело выбегала из-за стола на кухню.