Тень Эдгара По

Бонжур выронила кинжал, с минуту озирала разгромленную гостиную, а потом обрушила на лицо Роллена серию жестоких ударов. Избив его до черноты, она выбежала вон. Я вздохнул с облегчением — все-таки Бонжур не умертвила Роллена. И однако, отнюдь не мой монолог заставил ее отказаться от жестокого замысла. Приблизившись к Роллену, я увидел то, что вызвало такую реакцию Бонжур. На полу валялась утренняя газета, первая страница которой извещала о кончине загадочного французского барона в балтиморской больнице.

Увы, работорговец не ошибся, сказав, что меня разыскивают за убийство. Что касается Бонжур, вероятно, со смертью Барона отпала необходимость мстить за него — зачем платить долг, если кредитора нет в живых? Бонжур по натуре оставалась воровкой, а для представителей криминального мира такое понятие, как честь, аннулируется после смерти. Быть может, по мнению настоящего, убежденного, отпетого преступника, честь человека умирает вместе с ним самим. После смерти ничего нет — ни рая, ни ада, — если при жизни познано и то и другое. Или же все меркнет в сравнении с истинной скорбью. Как бы там ни было, Бонжур не стала мстить.

Роллен был без сознания; впрочем, я не обнаружил у него серьезных телесных повреждений, перевязал его куском гардины и, прежде чем уйти, нашел умывальник и попытался смыть с ладоней кровь.

Мозг между тем не прекращал лихорадочной работы. Да, верно — за последние часы я на несколько семимильных шагов приблизился к пониманию произошедшего, но у меня по-прежнему не было улик против истинных убийц Барона. Пусть я сделал важные открытия — чем бы я стал подкреплять их в полиции? Предположим, я дождусь возвращения убийц; они умертвят меня, и дело с концом — либо по собственному усмотрению, либо по приказу Роллена, если он придет в чувство. А полицейские только и думают, что о моем аресте, — звать их на помощь бессмысленно.

Как ни крути, а я навсегда останусь убийцей истинного Дюпена. Именно так станут говорить обо мне. Я раздавлен, загнан в угол. Меня повесят за чужое преступление, а я даже не знаю толком, за чье именно — двух французов или Дюпона. Но самое скверное — заваренная мной каша исключает все будущие попытки расследовать смерть Эдгара По.

С этими мыслями я бродил по балтиморским улицам, время от времени делая передышки. Так продолжалось всю ночь, но и рассвет не вынудил меня прекратить движение.

— Это вы, Кларк?

Я обернулся и сообразил, что нахожусь рядом с одним из балтиморских полицейских участков. Соответственно, представшее моим глазам не было полной неожиданностью.

— Мистер Уайт? — произнес я, а затем поздоровался с секретарем.

Я словно в первый раз увидел пятна крови на рукавах и пуговицах своего потрепанного пальто; пятна, которые вопияли: «Виновен! Виновен!» А пока я на них взирал, Уайт с секретарем взяли меня под локти и повели в участок.

32

Неделей позже я сидел в самом удобном своем кресле в библиотеке и думал о Бонжур, с которой не виделся после объятия в доме Бонапартов. Ни одержимость Бонжур идеей отомстить за смерть Барона, ни нежелание помогать мне не являлись в моих глазах причинами таить обиду. Я был почти уверен в нашей скорой встрече; я был совершенно уверен в искреннем чувстве Бонжур ко мне. Причин бояться за ее безопасность, где бы она ни находилась, я также не видел — ведь, если я что и понял относительно этой женщины, то лишь одно: она способна сама о себе позаботиться и выжить в любых условиях, хотя и была убеждена в своей зависимости от Барона с тех пор, как он избавил ее от тюрьмы. Впрочем, по натуре Бонжур принадлежала криминальному миру — не колеблясь, отвечала на угрозу — угрозой, на смерть — смертью.

Однако вернемся к Уайту и его секретарю. В то утро, если бы они не подхватили меня под руки, я упал бы — настолько истощились во мне телесные силы. Я уже и не помнил, когда отдыхал по-настоящему. Очнулся я на втором этаже полицейского отделения. Едва я зашевелился и сел на кровати, как явились секретарь с Уайтом.

— Мистер Кларк, вам все еще нездоровится? — участливо осведомился секретарь.

— Нет, сил как будто прибавилось, — отвечал я. Отнюдь не уверенный в правдивости своих слов, я все-таки не хотел показаться неблагодарным за то, что мне отвели такую удобную комнату. — Я снова арестован, да?

— Сэр! — воскликнул Уайт. — Мы несколько часов кряду искали вас, чтобы уберечь от беды.

На полу стояла коробка с вещицами, некогда создававшими уют в «Глен-Элизе».

— Но я ведь сбежал из тюрьмы, сэр!

— И мы всерьез собирались водворить вас на место. Однако недавно обнаружились очевидцы стрельбы на лекции покойного француза. Эти люди видели двоих — причем один был весь избитый, с рукой на перевязи, поэтому-то и запомнился. Оба злоумышленника прятались в кулисах. Мы сочли, что такое свидетельство вполне вас оправдывает, но отыскать преступников не могли. Вплоть до вчерашнего дня.