Тень фараона

– Тут, – начал я, стараясь говорить спокойно, – она ничего не значит для тебя. Ты взял себе ее дочь, которая любит тебя так, как эта женщина никогда не любила. Ты знаешь это по собственному опыту, понял, когда применил силу. – Я указал на Нефертити, состроив гримасу наигранного презрения. – Взгляни на нее! Она уже не та. Она потеряла красоту и свежесть. К тому же она забыла Атона и обратилась к недостойному богу этих безумных чужаков. – Я отбросил меч в дальний угол. – Тебе нужен я. Будучи твоей тенью, я предал тебя, украл у тебя эту женщину и сделал ее такой, какая никогда не пробудит в тебе нездорового желания. Она мне ни к чему. Убей ее, если хочешь. Она послужила моей цели заманить тебя сюда, и тебе не уйти живым.

– Замолчи!

– Я заключил договор с Темными, с Хоремхебом и Эйе, чтобы свергнуть тебя и стереть твое имя со стел и статуй навсегда.

– Вы оба умрете! – проревел он.

– Я говорил с твоим отцом! Это я заронил в его голову мысль отказать тебе в праве на трон. Я имел влияние на твоего безумного отца, и он мне поверил.

– Замолчи! – крикнул он, брызгая слюной.

Я приближался к нему, подняв руки над головой, но был напряжен, словно кобра перед броском.

– И я добился того, чего тебе никогда не достичь, даже если бы твой грязный Амон дал тебе тысячу человеческих жизней, – сказал я. – Я сделал так, что она извивалась подо мной от удовольствия и просила еще…

– Да замолчи ты, наконец!

– Ты ущербный, как и твой отец, и неспособен удовлетворить женщину! Эта лиса Анхесен только делает вид, что получает удовольствие, она прячет свое отвращение ради единственной цели – стать царицей!

Больше он не мог вынести моих оскорблений и набросился на меня как безумный.

Моя тактика сработала. Я спровоцировал его, и он отпустил Нефертити, хотя, если я не сумею отразить его атаку, ничем хорошим это не закончится.

Я предвидел такую его реакцию, но не сумел рассчитать скорость и, пока мои руки опускались, чтобы перехватить удар кинжала снизу вверх, следил за сверкающим лезвием с таким вниманием, как никогда в жизни.

Я сумел приостановить движение кинжала, когда он вонзался мне в живот, что несколько ослабило удар, но недостаточно.

Кинжал вошел в мое тело.

Я слышал звук, с каким он вонзился в меня. Понял, что бесполезно бороться, и сменил тактику. Я позволил ему воткнуться по самую рукоятку.

Тогда я изо всех сил стиснул в объятиях Тута, чтобы он не мог вытащить кинжал, и толкнул его, наваливаясь всем телом, к ближайшей стене, которая была в двух шагах от нас.

Тут отчаянно дергал кинжал, но вытащить его не мог. Мне оставалось только позволить ему продолжать, а когда я крепко прижал его к стене, поднял руки и схватил его за горло.

Фараон удвоил усилия, стараясь вытащить кинжал, но рука его была зажата между нашими телами. Опытный боец отказался бы от намерения извлечь кинжал и попытался бы большими пальцами выдавить мне глаза или нанес бы мне удар головой. Я бы так и поступил. Но Тут был ребенком, а его тренировки ограничивались теми, что были у нас в капе, когда мы играли во взрослых.

Я начал сжимать руки.

Я чувствовал, как жжет внутренности, но продолжал сжимать.

Я увидел слезы на лице этого ребенка и испытал угрызения совести. Я тоже заплакал, осознавая, что совершаю преступление.

Но продолжал сжимать руки.

Глаза Тута остекленели, он отчаянно задергался, пытаясь вдохнуть, но я не давал ему этого сделать… И после нескольких судорожных движений он перестал дышать.

Мой свет умер.

Я выпустил из рук его тело и посмотрел на кровавое месиво, в которое он превратил мой живот. Не сам удар был смертельным, но последующие движения лезвия, разрезавшего ткани и органы.

Я понимал, что мне предстоит умереть.

Все внутри у меня горело, но я подошел к Нефертити.

Она помогла мне лечь и закрыла рану своей туникой.

В этот момент появился Хоремхеб.

– Привет, Пи!

41

Я не знал, по какой причине, – то ли меня покидала жизнь, то ли просто от неожиданности, – кровь отхлынула от лица. Я не обращал внимания на боль. Мне не хотелось доставить ему удовольствие видеть меня слабым.

– Я уже не твой сын?

Хоремхеб раскатисто захохотал.

– Ты никогда не был моим сыном. Я наблюдал за тобой в капе, как наблюдал за всеми детьми, чтобы со временем использовать их в своих целях. Ты был особенный, и не только потому, что являлся тенью Тута, ты отличался незаурядными способностями и неприличествующей твоему положению гордостью. Я помню, с какой стойкостью ты вынес наказание, которое я тебе определил, и в тот же день принял решение. Сделать так, чтобы все поверили в то, что ты мой сын, было несложно.

– Лжешь!

Он пожал плечами.

– Нисколько. Ты думаешь, я позволил бы, чтобы у моих врагов была возможность диктовать мне? Подумай. Посмотри на нее, на Эхнатона, на Эйе. Все вы уязвимы, потому что способны любить.

– Ложь! И как ты собираешься продлить свой род?