Тень Гегемона. Театр теней (сборник)

– А почему мы не любим те сотни и тысячи миллионов, которые погибнут в войнах, начатых Ахиллом?

– Мы любим их, – сказала Карлотта. – Но ты делаешь ту же ошибку, что и многие другие, которые не понимают Господа. Ты считаешь, что смерть – самое страшное, что может случиться с человеком, а для Бога смерть значит лишь то, что ты попадаешь домой на несколько мгновений раньше срока. Для Господа страшный исход человеческой жизни состоит в том, что человек отдается греху и отвергает радость, которую предлагает Бог. Из всех миллионов погибших в войне истинные трагедии – это жизни, оборвавшиеся в грехе.

– Так зачем же ты столько мучаешься, чтобы сохранить жизнь мне? – спросил Боб, но он думал, что уже знает ответ.

– Ты хочешь, чтобы я сказала что-нибудь, ослабляющее мои доводы. Например, что я всего лишь человек и хочу не дать тебе погибнуть, потому что я люблю тебя. И это будет правдой, потому что у меня нет детей и ты мне заменил ребенка, насколько это возможно, и я была бы ранена в средоточие своей души, если бы ты пал от рук этого испорченного мальчика. Но истина, Джулиан Дельфики, заключается в другом: я так хочу не дать тебе погибнуть потому, что, если ты умрешь сегодня, ты можешь попасть в ад.

Боб, к собственному удивлению, почувствовал себя уязвленным. Он достаточно хорошо понимал веру Карлотты, чтобы предсказать такое отношение, но все равно услышать это из ее уст было больно.

– Я не собираюсь каяться и принимать крещение, так что мне все равно прямая дорога в ад, а потому без разницы, когда я умру.

– Чушь. Наше понимание догматов несовершенно, и что бы там ни говорили папы, я ни на миг не верю, что Бог обречет на вечное проклятие миллиарды детей, которым Он попускает родиться и умереть без крещения. Нет, я думаю, что ты попадешь в ад потому, что, несмотря на все свои таланты, ты абсолютно аморален. И я молюсь от всей души, чтобы перед смертью ты успел понять, что есть высшие законы, превосходящие простое выживание, есть высшие цели, достойные служения. Если ты отдашь себя такому великому делу, дорогой мой мальчик, тогда я не буду бояться твоей смерти, потому что буду знать: справедливый Господь простит тебя за то, что ты не заметил или не понял истины христианства при жизни.

– Да ты еретичка! – сказал Боб. – Ни одно из этих утверждений ни один священник не признает соответствующим догматам.

– Даже я не признаю, – согласилась сестра Карлотта. – Но я не знаю ни одного человека, у которого не было бы двух наборов догматов: первого – в которые человек верит, что верит, и второго – по которому он пытается жить. Я просто из тех немногих, которые понимают разницу. А ты, мой мальчик, нет.

– Потому что я ни в какие догматы не верю.

– А это, – сказала Карлотта с подчеркнутым удовольствием, – доказательство моего утверждения. Ты так убежден, что веришь лишь в то, во что ты веришь, что веришь, что совершенно не видишь, во что ты веришь на самом деле, не веря, что веришь.

– Ты не в том столетии родилась, – сказал Боб с сожалением. – Ты могла бы заставить Фому Аквинского рвать волосы на голове. Ницше и Деррида обвинили бы тебя в помутнении их рассудка. И только инквизиция знала бы, что с тобой делать – поджарить с корочкой до хруста.

– Только не говори мне, что ты читал Ницше или Дерриду. Или Фому Аквинского.

– Чтобы понять, что яйцо тухлое, не обязательно есть его целиком.

– Ты невозможный нахальный мальчишка.

– Да я ведь не настоящий мальчишка.

– Ты не деревянная кукла. Уж во всяком случае, не из моего кукольного театра. А теперь пойди поиграй, я занята.

Эта отсылка не была наказанием, и сестра Карлотта это знала. С момента подключения к сетям они почти все дни проводили в доме, собирая информацию. Карлотта, сетевая личность которой была защищена сетевыми брандмауэрами Ватикана, могла поддерживать прежние связи и получать доступ к лучшим своим источникам, скрывая не только местонахождение, но и часовой пояс. А вот Бобу приходилось создавать новую личность с нуля, прячась за двойными каскадами почтовых серверов, специализирующихся на анонимности, и даже при этом не пользуясь одной и той же личностью больше недели. Он не устанавливал связей, а потому не имел доступа к источникам. Если ему нужна была конкретная информация, он просил сестру Карлотту найти ее, и она уже решала, может ли она об этом спросить или таким образом выдаст, что Боб находится с ней. Чаще всего она решала, что спрашивать нельзя, и потому Боб был в своих поисках ограничен. И все же они делились собранной информацией, и при всех минусах положения Боба у него был один плюс: ум, анализирующий данные, принадлежал ему. Тот ум, который по тестам Боевой школы далеко превосходил все прочие.

К сожалению, Истине эти титулы были безразличны. Она отказывалась открываться только по той причине, что все равно рано или поздно будет раскрыта.

Боб стоически переживал эти многочасовые неудачи и все же в конце концов должен был вставать и выходить на улицу. Но это не было просто бегством от работы.