Тень горы

— Мы с ним подружились в университете, — начал он ровным голосом. — Аслан любил бродить по ночам в опасных местах. Как и я. Да и ты тоже — иначе как бы ты оказался в том месте той ночью, чтобы ему помочь? И я подумал, что ты, может быть, захочешь узнать, что с ним стало.

— Ты меня за дурака держишь?

Мы стояли на тротуаре в негустой тени платанов, в каких-то дюймах друг от друга, и нас огибали потоки пешеходов.

— С чего ты взял?

— Ты сейчас выложил козырь — знание о моем побеге из тюрьмы — только для того, чтобы сообщить мне печальную новость о смерти Аслана? Только поэтому? Ты настолько чокнутый или настолько славный парень?

— Полагаю, — сказал он, начиная злиться, — что я настолько славный. Наверно, я даже слишком славный, поскольку решил, что мое сообщение для тебя хоть что-нибудь значит. Сожалею, что тебя побеспокоил. Не хочу быть назойливым. Извини. Я пошел.

Я задержал его.

— Погоди-ка! — сказал я. — Погоди!

По сути, с ним все было правильно: открытый взгляд, уверенность в собственной правоте и светлая улыбка в придачу. Инстинкт обычно распознает своих. Вот и мой инстинкт распознал своего в этом парне, который стоял передо мной с таким рассерженным и оскорбленным видом. С ним все было правильно, честь по чести, — а такое встречаешь не часто.

— Ладно, я перегнул палку, — сказал я, поднимая руку в примирительном жесте.

— Да я без претензий, — ответил он, успокаиваясь.

— Тогда вернемся в Викраму, проболтавшемуся о моем побеге. Информация такого рода может вызвать интерес у Интерпола — и уж точно всегда вызывает интерес у меня. С этим все ясно?

То был не вопрос, и он меня понял.

— В гробу я видал Интерпол.

— Но ты же детектив, как-никак.

— В гробу я видал детективов. Это информация о друге, которую нельзя скрывать от этого друга, если случайно получил к ней доступ. Или ты не в курсе таких простых вещей? Я вырос на улицах, вот на этих самых улицах, и я это знаю четко.

— Однако мы с тобой не друзья.

— Пока что нет, — улыбнулся Навин.

Несколько секунд я молча смотрел на него.

— Ты любишь ходить пешком?

— Люблю ходить пешком, болтая языком, — сказал он, стараясь шагать в ногу со мной, насколько этому позволяло хаотичное перемещение по тротуару других пешеходов.

— В гробу я видал Интерпол, — повторил он чуть погодя.

— И болтать языком ты действительно любишь?

— Как и ходить пешком.

— Хорошо, тогда расскажи мне на ходу три короткие истории.

— Запросто. О чем первая прогулочная история?

— О Деннисе.

— Честно говоря... — Навин рассмеялся, увернувшись от женщины, которая тащила на голове здоровый бумажный тюк. — Сегодня я был там впервые, как и ты. К тому, что ты видел своими глазами, могу добавить лишь то, что я слышал.

— Так расскажи мне, что ты слышал.

— Его родители умерли. Говорят, это сильно его потрясло. Семья была богатой. Они владели каким-то патентом, который до сих пор приносит немалый доход. Порядка шестидесяти миллионов, по словам Денниса.

— Его обитель уж никак не тянет на шестьдесят миллионов долларов.

— Все его деньги переданы в доверительное управление, пока сам он погружен в транс.

— Пока он лежит как бревно, ты это имел в виду?

— Он не просто лежит как бревно. Деннис пребывает в состоянии самадхи[9]. Его сердцебиение и дыхание замедляются и почти сходят на нет. Время от времени даже наступает клиническая смерть.

— И ты хочешь, чтобы я этому поверил, детектив?

— Все так и есть, — улыбнулся он. — За последний год несколько врачей констатировали его смерть, но Деннис всегда пробуждался вновь. Джамал, который Все-в-одном, коллекционирует свидетельства о его смерти.

— Надо полагать, эти периодические умирания Денниса нехило напрягают его священника и его бухгалтера.

— Пока Деннис лежит в трансе, всеми его финансами ведают управляющие, которые выделяют ему достаточно средств на квартиру, где мы сегодня встретились, и на поддержание себя в нужной степени просветленности.

— Ты все это узнал случайно или выведал как детектив?

— Понемногу того и другого.

— Что ж, — сказал я, останавливаясь, чтобы не попасть под машину, которая разворачивалась с заездом на тротуар, — каким бы высоким и полным ни был его улет, я могу лишь признать, что он самый бревноподобный из всех улетчиков, мною виденных.

— Тут он вне конкуренции, — ухмыльнулся Навин.

Мы немного помолчали, осмысливая данный факт.

— О чем вторая история? — спросил Навин.

— Конкэннон, — сказал я.

— Он боксирует в одном спортзале со мной. Я о нем мало что знаю, но могу сказать пару вещей.

— А именно?

— Во-первых, у него очень коварный и жесткий хук слева — как из пушки. Но в случае промаха его заносит.

— Заносит?

— Всякий раз. Он проводит джеб левой, затем бьет правой в корпус и тут же запускает свой левый хук. Но если уйти от хука, он раскрывается для встречного удара. Правда, он очень быстрый и редко промахивается. Боксирует он что надо.

— Теперь во-вторых.