Тогда он повернул её голову так, чтобы она поцеловала его бицепс, и стал думать только о ней. Движение сместило в сторону её густые пряди волос, обнажая немного кожи на шее. Он поднял руку и полностью откинул их в сторону. Позади её уха размером в четвертак находились её единственная татуировка.
Кандзи — знак силы.
Тут же он, полностью побежденный, прижал свою голову к её, упираясь лбом в символ.
Она начала поворачивать голову, но остановилась и вздохнула.
— Ох, — произнесла она на одном дыхании. Затем вернула его руку к своим губам и поцеловала в костяшки. — Я никогда не переставала тебя любить, Майкл. Ни на минуту.
Он не мог ответить. У него не было слов. Всё, что он мог сделать, — крепче обнять её, обвиваясь свои телом вокруг неё, и прижать ближе.
Они хранили молчание долгое время. Демон был погружен в океан любви и страха. Обладать ей сейчас — по-настоящему обладать ей. Вот оно — будущее, которое он мог практически разглядеть. То, в котором он, Фейт и Такер, а также Слай и все котята, которых мог бы любить Слай, образовали семью. Возможно, в доме как у Биби и Хусиера. Со двором и качелями. И грилем. Фейт могла бы делать повсюду эти свои странные скульптуры. Он построит гараж для её искусства и своих байков. Они могли бы стать счастливыми. Они могли бы стать настоящими. Сильными. Такер мог бы расти так, как и должен расти мальчик.
Но он боялся, был в ужасе, позволив этой картине развиться в своей голове. Даже если он получил шанс для всего этого, ничего не произойдёт. Поскольку он не тот мужчина, который может быть сильным и стабильным для семейной жизни. Демон знал это. Он напугал своего мальчика дважды за прошедшие два дня, взрываясь перед ним. Он никогда не причинит Такеру боли, это он осознавал, так же, как и понимал, что никогда не причинит боли Фейт. Он знал это так же четко, как и то, что не позволит никому на этой планете совершить подобное, если кто-то окажется на его пути в неправильное время. Он никогда не сорвётся на своего мальчика, и никогда не наброситься на свою любовь, но он мог напугать их. Демон мог потерять их доверие. Да, так и будет. Именно так.
В этот момент, охваченный этой уверенностью, он практически сбежал. Его тело напрялось, приготовилось, и он начал вытаскивать руку из хватки Фейт. Но она как будто ощущала его сомнения, взяла его руку и прижала к своей груди, а затем подняла руку над головой, заставляя свою грудь плотно прижаться к его ладони, сосок превратился в твёрдую пику. Она обхватила рукой его голову.
— Майкл… просто люби меня. Не волнуйся так сильно. Просто люби меня.
Его глаза закрылись, а голова уткнулась ей в плечо, он провел рукой, ощущая, как её тело реагирует на его прикосновения. Она была такая красивая, изящная и решительная. Её задница начала тереться об него, сразу же возвращая к жизни его член.
Он передвинулся так, чтобы его рука оказалась под ней и сразу же могла овладеть её грудью, освобождая другую руку, чтобы заскользить той между её ног. Он обнаружил её влажной, готовой и очень жаркой. Она была наголо побрита, её кожа гладкая и бархатистая. Это то, на что он первым обратил внимание вчера вечером. То, что он помнил о Фейт, было выгравировано в его мозгу всё последнее десятилетие. Сейчас по-прежнему было много узнаваемого, так что потребовалось мгновение, чтобы он уловил различия — и примирил прошлое с настоящим, действительность с воспоминаниями.
Она тихо застонала и приподняла ногу, устраивая её поверх его бедра, широко открывая себя для него.
— Тебе так нравиться? — спросил он низким голосом. Эти годы закалили его сдержанность, а не уничтожили её.
Её тело уже извивалось вместе с каждым движением его рук, она кивнула.
— Да. О… да.
Переместив их тела, он вошёл в неё. Раньше, как только он оказывался внутри неё, желание взять то, о чём он так долго мечтал,
И он потерял контроль. Но и она вместе с ним. Его не было слишком много.
В этот раз он чувствовал себя спокойнее и даже позволил себе роскошь: по-настоящему ощутить совершенство их физической связи. Раньше он так сильно сопротивлялся всему, что было заперто в его голове, обижаясь на требования своего тела. А теперь он мог ощутить её так, как всё ещё знал, тем способом, которым она была слеплена, как будто предназначалась для него — снаружи и внутри.
Он осознал, что это был их первый раз за всё время, что он знал её. Он был вправе наслаждаться ею без чувства вины, без борьбы со своей природой. Он откинул свой страх грядущего так далеко, как только мог. В настоящем всё так идеально.