Тень и искры

– Я старше, чем выгляжу, и, наверное, моложе, чем ты думаешь.

Я нахмурилась.

– Не очень-то хороший ответ.

– Знаю.

– И?

– Это имеет значение? – возразил Эш. – Сто лет мне или тысяча? Я все равно живу дольше, чем все, кого ты знаешь. Мой жизненный срок непостижим для тебя или любого смертного.

Пожалуй, он прав. В самом деле неважно, сколько он прожил, если даже через сотню лет он по-прежнему будет выглядеть, словно ему двадцать с небольшим.

Что произошло бы, если бы я стала супругой Первозданного? Остановилось бы мое старение благодаря первозданной магии? Я никогда об этом не задумывалась. Все равно я бы умерла, и это было неважно. Значение имело только то, исполню ли я свой долг.

Я выбросила эти мысли из головы. Не хотела думать ни о чем из этого. Не сейчас.

Опустив подбородок, он посмотрел на меня своими странными глазами, в которых бурлили вихри серебра.

– Хочешь, я открою тебе секрет?

– Секрет?

Он кивнул.

– Из тех, которые нельзя выдавать.

– И меня придется убить, если выдам?

Он слегка улыбнулся.

– Я буду очень разочарован, если выдашь.

Я не могла отвести взгляда от медленного кружения итера в его глазах.

– Хотя здравый смысл подсказывает, что этот секрет лучше не знать, мне очень любопытно.

Послышался негромкий смех. Его большой палец поглаживал изгиб моего плеча.

– То, что написано в вашей истории о богах, Первозданных и Илизиуме, не всегда точно. Возраст некоторых Первозданных может тебя поразить.

– Потому что они настолько стары?

– Потому что они сравнительно молоды, – поправил он. – Первозданные, которых ты знаешь, не всегда были у власти.

– Нет? – прошептала я.

Эш покачал головой.

– Некоторые боги ходят среди царств гораздо дольше, чем Первозданные.

Я бы упала, если бы уже не лежала. Это немыслимо. И он прав. Я понятия не имела, сколько лет Первозданному Смерти. Его, как и Колиса – Первозданного Жизни – никогда не изображали на картинах.

– У меня столько вопросов, – призналась я.

– Могу представить. – Он окинул взглядом мое лицо. – Но уверен, что сейчас на твои вопросы нельзя ответить.

Не сейчас? Значит, будет «потом»? Меня охватило предвкушение.

Никогда с таким нетерпением не ждала «потом».

Приятное тепло, вызванное его прикосновениями, остыло, и мне вдруг стало неуютно. Я села, и на этот раз он меня не остановил. Его ладонь соскользнула с моей руки, но ощущение после нее осталось. Я осторожно потрогала затылок. Никаких ран, что хорошо, и болело не сильно.

Я посмотрела на себя и чуть не задохнулась. Там, где нижняя рубашка соприкоснулась с влажной кожей, и без того легкая ткань стала еще прозрачнее. Я видела розовые кружки́ на грудях и затвердевшие от холодной воды…

– Уверена, что ты в порядке?

– Да.

Надеясь, что он не видит румянца, расползающегося по моим щекам, я перевела взгляд на него. Он сидел, прислонившись к камню, о который я ударилась. Вытянутые ноги скрещены в лодыжках. На нем все еще не было рубашки. Неужели он не взял ее с собой?

Эш наблюдал за мной.

– Тебя обеспокоило убийство твари?

– Нет.

Понятия не имела, почему мы вообще об этом говорим. Он решил, что меня это должно беспокоить?

– На случай, если все же беспокоит, – сказал он, – они не были смертными.

– Знаю.

Я потянула край рубашки – она задралась, когда я села.

– Но если кто-то не является смертным, не значит, что его нужно убивать, – добавила я, сознавая, насколько веско это прозвучало.

– Бесподобное заявление, но ты меня неправильно поняла. – Он оперся на валун. Перекатывающиеся мышцы на его руке… здорово отвлекали. – Или забыла, что я сказал. Охотники больше не живые.

– Я помню, что вы сказали, но они все равно чем-то являются. Они ходят, дышат…

– Они не дышат, – перебил он и перевел взгляд на меня. Его глаза были как озера лунного света. – Они не едят и не пьют. Они не спят и не видят снов. Это мертвецы, получившие телесный облик, чтобы служить потребностям бога.

Я слегка вздрогнула от этого описания.

– Может, вы просто придаете мало значения убийству, – сказала я, сознавая собственное лицемерие, если учесть, сколько жизней забрала за три последних года.

– Убийству нельзя не придавать значения, – ответил он. – Оно всегда должно затрагивать тебя, независимо от того, в который раз убиваешь. Оно всегда должно оставлять отметину. А если этого не происходит – такой человек вызывает серьезную озабоченность.

Хотелось бы принять это высказывание с облегчением. Тот, кто убивает не задумываясь, будь он смертным, богом или Первозданным, – ужасен.

Вот почему Эзра побаивалась меня.

Я задумывалась… уже после. Иногда.

– Так вы много убивали? – спросила я.

Он выгнул бровь.

– Такое предположение и вопрос… очень личные и не очень уместные.

– Конечно, шпионить за моими неупоминаемыми местами – тоже очень личное и неуместное, так что мои вопросы и предположения не могут быть большим оскорблением.

Он мягко изогнул губы.

– Я не шпионил за тобой и готов поспорить, что ты это уже знаешь. Однако ты сама смотрела на меня, когда я выходил из озера.

У меня запылала шея.

– Не смотрела.

– Ты так мило лжешь, – промурлыкал он, и, помогите мне боги, это была ложь.

Я выпрямилась и скрестила на груди руки.