Тень иллюзиониста

Беато был потрясен этим трюком. Ему казалось, что освобождение из тюрьмы чистой воды вызов действительности. Гениальность трюка состояла в его простоте. Он стал проводить опыты на себе, сначала просто с веревками и наручниками, а затем, по мере того как росла его ловкость, придумывал все более замысловатые ситуации. Его привязывали к стульям и лестницам, запирали в бронированном полицейском фургоне и в сельской тюрьме, где прутья решетки были толщиной с руку. Его подвешивали в наручниках вниз головой с колоколен церквей и башен мэрий, сбрасывали в реки со связанными за спиной руками и перехваченными цепью лодыжками, а на цепи висело чугунное пушечное ядро. Ему всегда удавалось освободиться. Он всегда появлялся перед публикой тяжело дыша, но довольный тем, что он еще раз смог посмеяться над действительностью.

Как-то раз Беато пытался освободиться из смирительной рубашки, свисая вниз головой с дерева без листьев, а Голиаф, не в силах смириться со столь неоправданным риском, забрал книгу о Гудини к себе в грузовик и прочитал ее. Так он узнал, что однажды в Лос-Анджелесе Гудини позволил надеть на себя наручники, а потом его зарыли в землю на глубину двух метров. Когда он понял, что ему не хватает сил разрывать удушающий земляной потолок, он поддался панике. Он начал задыхаться, а когда попытался кричать, рот и нос забило песком. Потом ему удалось успокоиться, и он нашел в себе силы, чтобы выбраться. Он появился из-под земли совершенно обессиленный. Это было первым предупреждением. Десять лет спустя после представления в Монреале он пригласил в свой кабинет студента по фамилии Смилович, чтобы тот написал его портрет. Смилович начал рисовать, в то время как знаменитый иллюзионист, полулежа на софе, рассказывал о своем опыте в кино и о книге, в которой он раскроет секреты своих трюков. Постучала секретарша, и в дверях показался другой студент, некто Уайтхед, который пришел вернуть Гудини книгу. Смилович продолжал работу над портретом. Уайтхед проявил странное любопытство в отношении физической мощи Гудини.

— Правда ли, господин Гудини, что вы выдерживаете неожиданные удары в живот?

Гудини не обратил внимания на вопрос, но разрешил студентам пощупать мускулы на руках. Уайтхед спросил снова. Гудини во второй раз сделал вид, что не слышит вопроса, и начал рассказывать о силе своих плеч.

— Господин Гудини, можно мне ударить вас кулаком в живот? — спросил Уайтхед.

Гудини принял вызов, как он делал не раз на протяжении своей жизни. Уайтхед стал бить его в живот. Это были мощные, выверенные, целенаправленные удары.

— Эй, что ты делаешь?! Да ты сошел с ума! — закричал Смилович.

Уайтхед нанес еще два или три удара, которые пришлись на правую часть живота Гудини, после чего тот поднялся и приказал ему остановиться.

Гудини дал еще два представления, одно в Монреале, другое в Детройте, а затем рухнул, сраженный болью. Его поместили в больницу и в срочном порядке прооперировали. Когда врачи вскрыли ему живот, они обнаружили прорвавшийся аппендикс и обширный перитонит. После четырех дней агонии Гудини заявил, что у него больше нет сил для борьбы со смертью, и позволил ей себя одолеть.

Голиаф задумался. У него было впечатление, что, несмотря на все свои различия, Беато и Гудини настойчиво искали пределы ее реальности, чтобы уйти от посредственности. Ему показалось, что оба обладали изрядной долей безрассудства, которое побуждало их к заигрыванию с несчастьем и толкало на край бездны. На самом деле, подумал Голиаф, Гудини погубила его собственная отвага. Он положил книгу на матрас, закрыл глаза и испугался, представив, что Беато, который повторял все трюки, все фокусы, все жесты короля наручников, мог повторить также и его последнюю смертельную ошибку, которую нельзя будет исправить.

5

Изготовление духов и занятия иллюзионизмом отняли у них много времени. Они прибыли на улицу Луны в последнюю неделю февраля. Было поздно, и они решили переждать ночь в тополевой роще у реки. С утра они перегнали повозку на улицу и расположились на асфальтированном тротуаре. Голиаф припарковал грузовик в нескольких метрах на другой стороне дороги. Когда он вернулся к товарищу, Беато уже зафиксировал колеса повозки булыжниками и приклеил на дверцу объявление о том, что этим вечером, надев наручники, погрузится в бидон, наполненный водой. Бидон затем будет герметично закрыт, тем не менее Беато исчезнет из него через несколько секунд. Голиаф разглядывал пустынную дорогу, по которой скользили первые солнечные лучи. Потом он повернулся к старой повозке. На нее, темная и роковая, надвигалась тень великого иллюзиониста.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Паниагуа

1