Тень императора

Что-то вдруг толкнуло Корсакова, что-то скрежетнуло у него в голове. Какая-то странная мысль промелькнула и спряталась за уголком памяти и логики. Он вернулся в своих рассуждениях назад, замер и нашел ответ. Лопухиной была первая жена Петра Первого! Ну конечно! Евдокия Лопухина, мать Алексея! Того самого царевича Алексея, который был то ли казнен по приговору, то ли тайно убит мастерами заплечных дел из опасений, что повернет Россию вспять, отвергнув все преобразования великого отца. Да, точно, ворошил свою память Корсаков, Лопухина! Ну, а Петр он и есть Петр! Было их несколько на российском троне, но в веках остался только один — Великий! Надо посмотреть, был ли отец Петра, о котором он рассказывал так мало, Лопухиным от рождения или фамилию ему дали потом? Между прочим, это очень важно. Если фамилия появилась потом, то в ней скрыта некая символика, которую мастер слова призовет на службу себе. Корсаков ухмыльнулся про себя: журналюга, блин. Впрочем, то, что он нашел в подполе дома, разрешало ему рисовать самые радужные перспективы!

В этот домик он отправился сразу с вокзала, идя точно по маршруту, который ему описал Лопухин. Поплутал, правда, но это уже мелочи. Зашел к соседям, отдал письмо, написанное Петром, получил ключи. Едва вошел в дом, сразу же стал узнавать его по описанию Лопухина. Теперь надо было найти вход в подполье. Теперь — вниз. Внизу раздался шорох. Крысы, подумал Корсаков. Или кроты? Ну все равно, надо лезть. Включил фонарик, успел увидеть несколько крыс, убегавших в разные стороны. Где-то тут, справа, должен быть стеллаж. Точно. А внизу — металлический короб, завернутый в мешок. И он на месте. Тяжелый, черт. Корсаков вытащил мешок наверх, закрыл подпол и подумал, что крыс он все-таки боится. Мерзкие твари!

В мешке, кроме короба, о котором говорил Лопухин, лежал еще один сверток. Выглядел он новеньким, недавно упакованным. Лопухин о свертке ничего не говорил, только о металлическом коробе, значит, появился сверток уже после его отъезда. Или он туда и вовсе никогда не лазил? Ладно, разберемся. Корсаков открыл короб, внутри которого лежали два больших пакета, обернутые в мешковину. В одном пакете хранились старинные газеты и журналы. Точнее, вырезки из них. С фотографиями семьи последнего российского императора Николая Романова. Чаще всего попадались фотографии цесаревича Алексея, и Корсакову стало казаться, что есть какое-то неуловимое сходство между Алексеем и Петром Лопухиным, который живет сейчас в подмосковном поселке в доме сестры Корсакова Нади. Второй пакет хранил письма и какие-то документы, написанные примерно в то же время, может, чуть позже. В третьем, новом, пакете лежал тщательно упакованный ноутбук. Модель, правда, старая, примерно десятилетней давности, но «Тошиба» есть «Тошиба». Ноутбук работал.

Сначала Корсаков изучал содержимое тех пакетов, о которых узнал от Лопухина, доставая лист то из одного пакета, то из другого. Перечитывал, то глотая целые абзацы машинописного текста, то вглядываясь в узорчатую вязь письма с «ятем» и прочей дореволюционной буквенной бижутерией, то разбирая неровный почерк человека малограмотного, но уверенного в том, что его все поймут. Потом перешел к ноутбуку. Судя по флажку, всплывавшему почти на каждом файле, прежним хозяином этой «Тошибы» был человек по имени Максим Кузнецов. Кузнецов, судя по количеству созданных им файлов, проделал огромную работу, и странно было, что он не воспользовался ее плодами. Во всяком случае, файлы эти были разрозненными, не сведенными в какой-то связный текст, и это удивляло. Удивляло тем больше, что даже в названиях файлов и в компоновке, в распределении их по папкам чувствовалась логика изложения. Кузнецов настолько четко определил цель исследования и наметил свой путь к этой цели, что удивление Корсакова только увеличивалось! Почему собранные файлы так и остались разрозненными?! Это стало еще более интересно, когда Игорь понял, к чему сводились исследования Кузнецова. Он шел тем же путем, которым сейчас идет и Корсаков. Кузнецов много лет назад шел по следам таинственной истории, связанной с расстрелом семьи бывшего императора всероссийского Николая Романова летом тысяча девятьсот восемнадцатого года. Еще больше удивился Корсаков, когда из документов и записей понял, что к этому событию, к расстрелу, мог иметь прямое отношение дед Кузнецова, молодой венгр по имени Миклош Сегеди. В более поздних документах он уже именовался Михаилом Сеглиным и, судя по всему, сделал довольно успешную карьеру в Советской России. Интересно, интересно…