Тень иракского снайпера

Лайон рукой указал на дальний левый угол гаража. Там было сделано нечто вроде фанерной выгородки. Каждому, кто имел место в гараже (или два места, или три), предназначались в этой выгородке небольшие помещения, где хозяева держали всякую всячину. А сколько всякой всячины набирается в семье — это каждый знает, поэтому хоть и мал золотник, да дорог, эти примитивные микроскладики обладатели роскошных квартир очень ценили.

Дверь в складское помещение сейчас была приоткрыта, и Лайон осторожно двинулся к ней, держа пистолет перед собой в вытянутых руках. Олег двигался на три шага сзади, прикрывая О’Рэйли.

Автомобиль Макконахи — серый «БМВ» — был пуст. Значит…

— Вверх руки! Именем закона! Не двигаться!

Лайон распахнул дверь ударом ноги, возник в проеме и тут же отшатнулся на случай встречного выстрела. Но выстрела не последовало. О’Рэйли постоял еще несколько секунд — и опустил пистолет.

— Какого черта!.. — только и сказал он.

Потемкин приблизился, не опуская оружия, но, подойдя, понял, что оно ни к чему. В складе находился один человек — судя по всему, это и был Макконахи, которого они боялись увидеть задушенным.

— Джентльмены?

Макконахи был, судя по всему, удивлен не меньше их.

— Я зашел сюда — заложить в свой закуток старую стереосистему. Она мне, строго говоря, совсем не нужна, а выбрасывать жаль — динамики классные…

Он снова взглянул на пришедших, на их пистолеты и, кажется, быстро разобрался в ситуации.

— Ага, начинаю понимать. Это до некоторой степени моя вина. Я должен был вас предупредить, что у нас гараж — как бункер. Здание строилось в шестидесятых годах, когда Америка сходила с ума от советской угрозы, — и в архитектурных решениях это отражалось тоже… Так вы за меня встревожились? Как трогательно.

— Нечего шутить, — проговорил О’Рэйли. — На улице — пять вооруженных человек, и они не спали всю ночь.

— Я это ценю, — произнес Макконахи. — Но вот сейчас я поеду к себе в офис. Мой «глок», положим, в кармане — хотя вы знаете, что я его не должен носить с собой. Ну и это — все. Человеку, который очень захочет меня убить, я вряд ли смогу помешать.

— Мы не предвидим нападений в почтенном адвокатском офисе.

Потемкин уже спрятал пистолет. Ситуация из драматической превращалась в забавную.

— Агент О’Рэйли наверняка рассказал вам о характерных особенностях почерка человека, которого мы ищем. Так что днем микрофон вам не нужен. А до сегодняшнего вечера ситуация, мы очень надеемся, изменится к лучшему. Во всяком случае, мы будем с вами на связи.

Макконахи, не сказав больше ни слова, расстегнул рубашку, отдал микрофон, деловито поправил прическу.

— Хорошего вам дня, джентльмены.

— Мы дождемся, пока вы выедете из гаража, — сказал О’Рэйли.

* * *

Арифа удалось откачать. Уехали парамедики, ушли пришедшие следом сотрудники «Скорой помощи», и дома у Хасане опять установилась тишина — неверная, зыбкая, тревожная.

Хурам оставил рядом с сыном Мириам, которая не плакала уже, а словно заморозилась внутри, происшедшее с Арифом мгновенно состарило ее, и Хурам с горечью думал про себя, что никогда уже, наверное, не увидит прежней Мириам — разбитной, шумной, веселой… Иногда вызывающе шумной и вызывающе веселой — все это как бы разом отошло в прошлое. Что осталось? Картина вековой давности — немолодая женщина в черном склонилась над сыном, который едва не погиб.

Отчего чуть не погиб? «Какая разница для материнского сердца, для женщины, у которой вот он, сын, — единственный, ненаглядный. И сто лет назад в скорбном безмолвии застывали так матери над сыновьями, и пятьсот…

А разве что‑то, в сущности, изменилось? Все те же страсти движут человеком — любовь, ревность, власть, деньги, самоутверждение», — думал Хасане.

Он, Хурам Хасане, не то чтобы никогда не любил — кажется, любил когда‑то, совсем еще зеленым юнцом — бедным и бесприютным. А она была красавица из знатной семьи — там, в Тебризе… И, конечно, он был ей не нужен. Хурам не жалел об этой любви — по крайней мере, когда прежде читал о любви в книгах, а после видел в кино, он понимал, о каких именно движениях души говорят поэты. Да, он испытал что‑то похожее. Когда‑то. Однажды. Лично его, Хурама, первая несчастная любовь натолкнула на создание собственной шкалы ценностей. И в этой шкале на первое место уверенно вышли деньги. Почему? Да потому, что из всех перечисленных ценностей они были явно первичны.

Они могли принести и самоутверждение, и власть. Любовь? Ну если не настоящую любовь, о которой все равно никто ничего не знает, то, по крайней мере, нечто похожее. Нет, не покупной секс имеется в виду, а искренняя благодарность и признательность к благотворителю. Что, разве не так?