Тень каннибала

Они снова замерли, но продолжалось это совсем недолго. Рослый и грузный противник Козинцева внезапно издал хриплый стон и медленно, в три приема, опустился на колени. Козинцев продолжал сжимать его запястья, сверху вниз глядя на побежденного противника, который сначала осел задом на пятки, а потом стал неловко заваливаться на бок.

Стоявший в тени соседнего дома сержант медленно, как во сне, опустил руку на кобуру, отстегнул клапан и сделал неуверенный шаг вперед. Его напарник приподнял ствол автомата, готовый следовать за своим товарищем, чтобы предотвратить очередное убийство. Ситуация была ясна: отец одной из жертв - скорее всего, той, что была обнаружена утром, - решил сам свершить правосудие над маньяком. Увы, его постигла неудача, и теперь, судя по всему, он должен был вот-вот последовать за своей дочерью. То, что в карманах Козинцева не было обнаружено ничего опаснее связки ключей, в данном случае ничего не значило: он мог запросто свернуть своему противнику шею голыми руками.

Тут сержанту вдруг вспомнилось кольцо, блестевшее на безымянном пальце Козинцева, - вернее, не кольцо, а перстень в виде обвивавшей палец змеи с рубиновым глазом. Когда Козинцев протянул ему паспорт, сержант успел разглядеть этот перстенек во всех подробностях. Он, правда, не запомнил, имелись ли у этой золотой змеи зубы, но теперь ему казалось, что имелись, притом весьма острые. Сержант был человеком простым, деревенским и, в общем-то, не склонным к всевозможным мистическим умозаключениям, однако то, что случилось с несчастным отцом убитой девушки, здорово отдавало чертовщиной и наводило на мысли если не о колдовстве, в которое сержант не верил, то о каком-то специфическом яде, которым наверняка были щедро смазаны предполагаемые зубы золотой змеи. В самом деле, не мог же этот бородатый, волосатый и хромой мозгляк обладать такой силищей, чтобы играючи поставить на колени здоровенного мужика с топором! И никакого бокса, никаких восточных единоборств - просто взял человека за запястья, подержал немного, и тот тихо спекся...

Сержант сделал еще один шаг вперед, нащупывая под кожаным клапаном кобуры холодную рубчатую рукоятку пистолета, но тут Козинцев выпустил наконец запястья своего противника. Тот мягко повалился на крыльцо, а потом медленно, с трудом сел, засунул под мышки пострадавшие кисти рук и принялся раскачиваться из стороны в сторону, всхлипывая и что-то невнятно бормоча. Козинцев огляделся, легко наклонился, поднял свою трость и, тяжело опираясь на нее, скрылся в подъезде.

- Пошли, - со вздохом сказал сержант, застегивая кобуру, - отвезем парня домой. Еще простудится. Ему, бедняге, и так не позавидуешь...

Козинцев аккуратно, без стука закрыл за собой тяжелую дверь подъезда и двинулся к лифту, постукивая тростью и хромая сильнее обычного. Он выглядел как всегда, но его брови находились в непрестанном движении, то прячась под массивной оправой темных очков, то выныривая оттуда, как два мохнатых дельфина. Уродливый шрам непристойно багровел на бледной коже лица пожалуй, намного более бледной, чем обычно. Похоже, нападение вооруженного топором мстителя все-таки затронуло Ярослава Велемировича гораздо глубже, чем он хотел бы показать. Возможно, он даже был слегка напуган.., а может быть, и не слегка.

Выйдя из лифта на седьмом этаже, Козинцев быстро подошел к своей двери и один за другим отпер все три замка. Руки у него не дрожали, но движения могли показаться стороннему наблюдателю чересчур порывистыми, словно Ярослава Велемировича одолевало сильнейшее раздражение. По-прежнему тихо и аккуратно, сдерживая эмоции, он вошел в квартиру, запер за собой дверь, секунды три или четыре постоял, привалившись к ней спиной, а потом вдруг от души, с силой запустил тростью в противоположную стену. Трость отскочила и запрыгала по паркетному полу. Снизу немедленно откликнулся сосед застучал, забарабанил чем-то в потолок, как в бубен, словно весь вечер ничего не делал, а сидел в прихожей и ждал, когда же наконец Козинцев вернется домой и даст ему повод как следует вдарить по перекрытию.

"Конечно, - подумал он, - сосед с гораздо большим удовольствием врезал бы своей палкой не в перекрытие, а мне по черепу. И не он один... Боятся. Ненавидят и боятся. Шипят по углам, строчат доносы, сверлят спину ненавидящими взглядами, а в лицо либо улыбаются, либо просто отводят глаза. Но здороваются все. Да оно и понятно: а вдруг съем? Ненависть и страх - что может быть отвратительнее? Но это - неотъемлемая часть создаваемого образа, часть моей маскировки. Если они не будут ненавидеть меня, если перестанут бояться, вся моя защитная окраска слезет, как побелка под дождем, и тогда мне конец. Конец моей миссии в этом грустном местечке... А кое-кто уже устал бояться. Взять хотя бы того мужика с топором. Еще бы доля секунды, и..." Впрочем, Козинцев прекрасно знал, что как раз этой самой доли секунды у напавшего на него человека не было - просто не могло быть.