Тень Казановы

А Дима резвился: он то притирался к нам слева, то заходил вперед, потом опять пропускал и пристраивался сзади. Мои нервы были на пределе. Все походило на сцены из боевика, только происходило с нами. Алла уверенно избегала аварийных ситуаций, которые придумывал изобретательный Дима.

— Офицер сраный! — ругнулась она, резко притормаживая, когда «краун» в очередной раз притирался к нашему боку.

Дима улетел вперед, дорога как раз шла на спуск, а впереди предстоял крутой подъем.

По-видимому, он решил предпринять еще один устрашающий маневр — резко развернуться и пойти нам навстречу. Но при развороте на скользкой дороге «краун» понесло боком. Завизжали тормоза. Автомобиль зацепил дорожное ограждение и, как в замедленной съемке, стал переворачиваться на крышу, потом — снова на колеса, еще раз — на крышу, на колеса. От ударов его капот и багажник открылись. Машина, высекая искры, перелетела дорожное ограждение и повисла над обрывом. Алла резко сбросила скорость, и мы смотрели на происходящее как на экране кинотеатра.

Мы медленно подъехали и остановились рядом. Подошли к «крауну» с двух сторон. Стекол в машине не было, их осколки усыпали дорогу. Я первая заглянула внутрь. Яйцелицый с кровавой раной на голове припал к дверце, не шевелился. Дима упал всем телом на руль. Мы с Аллой обменялись взглядами.

— Надо помочь, — сказала я.

— Поможем, конечно, — согласилась она.

Не сговариваясь, мы подошли к открытому багажнику и навалились на машину. Поддалась она не сразу, но потихоньку пошла вперед, а потом рухнула вниз. Раздался взрыв. Вверх метнулся столб черного дыма и огня.

— Как в кино, — подивилась Алла.

Мы вернулись в «эскудо», осторожно объехали россыпь битого автомобильного стекла. На подъеме я обернулась. Дорога по-прежнему была пустой. Облако черного дыма, постепенно рассеиваясь, улетало в небо.

— Не гони, Алла, скользко. Мало ли чего.

— Ты, пожалуй, права…

В ИЗГНАНИИ

Проснулся от холода. И еще от чувства тревоги. Как в сердце кто-то стукнул. И — в холодный пот. В последние две недели — привычное состояние. Стоит только протрезветь, точнее, проспаться. Потому как пью я до тех пор, пока не упаду на диван в забытьи. Уже две недели здесь. Сколько еще?

Вылез из-под одеяла. Дом остыл. Суровые тут зимы. На часах — шесть утра. Темно еще.

Приволок из кладовки три полена и ведро уголька. Спасибо, хозяйка запаслась в свое время. Из журнала «Домоводство» дореволюционного вырвал пару страниц. Уложил все, спичкой чиркнул. Руки дрожат… Взялось.

Печку сразу научился топить, с первого дня. То ли печка у Евгении Августовны хорошая оказалась, то ли я — на все руки от скуки.

Потеплело. Умыться, что ли?

Поплескался в рукомойнике. В зеркало над ним глянул. Да уж… Тот ли это Безуглов? Не тот, конечно. Небритый, морда худая, свитер какой-то подзачуханный. Непричесанный. Да не в этом дело. Глаз тусклый. Побили как будто. Лучше б побили.

Чайник на печку пристроил. Подумал немножко — тяжело организму. Спустился в подпол. А вчера ведь обещал себе, что больше туда ни ногой. Особенно с утра. Сколько там осталось-то? Пересчитал вдумчиво. Пять бутылок. Дня на два, прикинул. И слово торжественное себе дал: закончатся — остановлюсь. Наверное, это и называется в народе ласковым словом «запой». Я и раньше-то не дурак выпить был. Но чтоб так! Две недели подряд. Путая день и ночь. До беспамятства. Пока не упаду. Один. А иначе — никак, на сердце холодно. Страх. Тревога. Бессонница. Возьми себя в руки, Безуглов! Возьму. Родиной клянусь! Вот запасы все прикончу — и в завязку. На лыжах кататься буду. Картошку с салом себе жарить. Отъемся. И придумаю, как дальше жить. Тем и успокоился.

А тетя Женя запасливая была, царствие ей небесное. В подполе у нее, когда приехал, целый стратегический запас обнаружил. Водки бутылок тридцать. Посмотрел на дату выпуска — девяносто первый год. Бутылки с крышечками-бескозырками, мы такую студентами еще пили, когда на уборочную от института в деревню ездили. Старыми деньгами четыре семьдесят стоила. Мы продавщице пятерку давали, а она нам на сдачу — лотерейный билетик. На один из этих билетиков рубль выиграли. О как!

Хорошо, водка — продукт долгого хранения, не портится. По талонам еще брала, наверное, Евгения Августовна.

Тут же тушенки с дюжину банок. Крупа какая-то. Сгущенки немножко. Сайра семилетней давности. Макароны. Мука. И варенье. Свое, видать, в литровых банках.