Тень креста

И тут на руку Альбана Ирландца легла горячая ладонь послушника Огге, в немой просьбе обращаясь к священнику. Святой отец всё понял и кивнул в знак одобрения.

— Тогда поверьте мне! Выслушайте меня! Говорите со мной! — так Огге воззвал к собравшимся.

— Почему? Кто ты такой, молодец в чёрной одежде жрецов Распятого Бога?

— Потому что я один из вас! — прозвучал ответ.

В толпе опять зашушукались, Огге же продолжал говорить — глухо, с хрипотцой, но уверенным голосом.

— Я — сын Скандии, дитя Норвегии. И я, и мой род сохранили честь своего народа, хотя и жилось нам нелегко. Мой отец, как и многие наши соплеменники, надеялся на лучшую судьбу во Франкии, но там и сгинул. Возможно, некоторые из вас приехали сюда, в столицу страны, не только за куском хлеба, вас влекла дорога приключений, мечта о достатке и богатстве. Оглядитесь вокруг и приглядитесь друг к другу, всех нас объединяет одно стремление — получить тут, в Нидаросе то, чего не возможно получить на чужбине. Вы отважны и мудры, потому и оставили родные места в надежде обрести здесь новый дом и новую жизнь. Теперь обращаюсь к вам я, один из вас, Огге Сванссон сын Свана Златобородого, херсира из Согне-фьорда, чем и горжусь.

Да, Огге был молод, но он обратился к возбуждённой толпе на другом норвежском, отличном от выверенного говора святого отца, ином не по звучанию, а по внутреннему содержанию — языке, отшлифованном многими поколениями этого народа, вставшими сейчас за его спиной, языке единых корней. Сванссон продолжал говорить, беспрепятственно двигаясь вперёд: люди, до этого плотно окружавшие незваных гостей, расступились — они давали место и простор самому послушнику, его голосу, его обезоруживающей убеждённости и напористости духа. Охрана давно уже подняла копья и теперь медленно продвигалась вслед за Огге, бережно поддерживая Альбана Ирландца под руки.

— Говоришь, что ты наш, а сам нацепил на себя чёрный мешок и крест на шею, так как понимать тебя, парень, и как верить тебе? Лицом, повадками и говором, ты — настоящий викинг, но волосы у тебя коротки, а вместо священного амулета у сердца висит символ нашего проклятия… — с этими словами сухонькая, но ещё статная, женщина в грязных лохмотьях вдруг заступила Огге дорогу. Казалось, что её гневный взгляд способен пронзить послушника насквозь, как тяжёлое копьё, брошенное с близкого расстояния.

— Доброго дня тебе, матушка! — лицо послушника разгладилось в доброжелательной улыбке. Он уважительно поклонился женщине. По висящей на поясе связке маленьких деревянных дощечек Огге определил служительницу рун, прорицательницу — посредника между древними богами и людьми. И теперь отчётливо понял всю серьёзность своего положения — на помощь и словесную поддержку священника ирландца, при всём уважении к его недюжинным проповедническим способностям и несгибаемой воле, рассчитывать не приходилось, а оружие телохранителей здесь могло оказаться бессильным.

— Не гневись, добрая женщина! Ведь ты — та единственная из всех, собравшихся здесь, кто сможет понять меня, та — чьё слово всегда последнее, — бесстрашно глядя в глаза прорицательницы, произнёс Огге Сванссон. — Скажи-ка, матушка, а какого цвета была повязка на глазу Одина и какого цвета были его священные вороны?

— Чёрного, — коротко ответила женщина, не понимая куда клонит этот парень в иноземной одежде.

— Так не кори же нас за цвет ряс, ибо он угоден всем богам… А теперь, прошу тебя, добрая женщина, взгляни сюда, — и Огге, сняв с шеи деревянный крест, положил его боком на вытянутую левую ладонь. — Что видишь, ты, повелительница древних рун, и что значит, увиденное тобою?

— Х-м-м… Это руна, называемая Гебо, и означает она, что каждый дар богу, избравшему её свои знаком, обернётся многими ответными дарами, — после короткого замешательства ответила женщина. Вокруг стояла тишина, каждое ухо ловило слова прорицательницы, каждый рот затаил дыхание в ожидании продолжения беседы.

— А теперь, прошу тебя, посмотри сюда… — и Огге поднял правую ладонь. На ней ожоговым рубцом алел небольшой треугольный флаг. Глаза же прорицательницы из злых, подозрительно-недоверчивых стали вдруг тёплыми, поистине материнскими, и где-то там, в глубине их мелькнули жгучие слёзы воспоминаний.

— Руна Турисаз — знак Тора… — прошептала старая женщина. — И знак древнего племени, испокон веков, населявшего Гаулар. Это про него есть виса:

Шип непомерно остер: горе тому,

Кто коснется его рукой; беспощадно

Жалят тернии всех, кто приблизится к ним…

— Да! — ответил Огге и тихим голосом прочитал следующую вису:

Знаю и третье, –

оно защитит, коль нужда велика,

в битве с врагами,

клинки их туплю,

их мечи и дубины

в бою бесполезны.

Чтобы расслышать негромкую беседу Огге и прорицательницы, окружающие их люди вынужденно приблизились, и, в результате, вновь начали напирать друг на друга, оглашая поляну недовольными криками. Тогда властная женщина, подняв тоненькую руку, призвала собравшихся к тишине.