— Хозяин наш — Гамли Лейвссон долгое время пребывал в Энгланде. Он ушёл туда в вик с кораблями вестфольдского конунга, но попал в плен к пиктам. Его выкупил король, родом датчанин. И шесть лет хозяин служил ему, потому что король не противился принятию христианства слугой своим. В одном из сражений с местными варварами господин Гамли чуть не погиб, защищая своего короля-датчанина. Хозяин выжил, но след той битвы в виде уродливого шрама навсегда остался на его лице. Даже таким его полюбила наша Гудрун, дочь торговца пушниной Бьёрна Вильмарссона. Она родила хозяину сына, но так и не стала христианкой — Гудрун осталась в лоне старых богов Норвегии. Всё шло нормальным чередом, пока младенец Турстейн не занедужил. Не заболел тяжёлой простудной болезнью. Гудрун по совету мужа отнесла младенца на крещение в Нидаросский храм, но это не помогло — мальчик стал угасать на глазах. И, тогда мать использовала последнее средство — попыталась, в тайне от мужа, спрятать Турстейна у дерева Одина… Её тело не нашли до сих пор — лишь пять монет лежало у дерева Одина. А здоровый и крепкий Турстейн, крещённый епископом Николасом, лежит сейчас у меня на руках. Всё свободное время хозяин проводит с ним, и очень часто посещает храмовое кладбище, хоть на нём и нет могилы Гудрид. Но он, воистину, надеется, что рано или поздно, она там появится. Да, от него часто пахнет козьим молоком и очагом нашего дома: он сам кормит мальчика, когда моего молока не хватает — Турстейн очень прожорлив. Хозяин — человек своего дома и сына, которого любит больше самого себя, и он по сию пору — истый христианин. Но… после смерти жены хозяин стал одержим местью за свою утрату и за сиротство сына. Он стал одержим страстной ненавистью и праведной яростью… Да, это так.
Теперь посланцы короля узнали всё, о чём можно было узнать, и пришло время делать выводы, а от них идти к самому преступнику — тому, кто стоял за пятью жуткими и непонятными преступлениями. У Огге уже сложилось своё мнение, но по рангу он ещё не имел права говорить первым, потому был вынужден прислушиваться к мнению старшего — Альбана Ирландца. А тому тоже хотелось поделиться собранными впечатлениями и их обоснованием, потому святой отец первым начал озвучивать свой собственный анализ происшедшего-происходящего. Ему сейчас не важно было слышит ли его послушник Огге или нет, сейчас мысль святого отца работала вслух — одно умозаключение следовало за другим:
— Убийца — человек, прекрасно владеющий мечом … Первый его удар всегда смертелен. И он — высокого роста… Удар этот нанесён сверху — вниз, потому сам преступник выше своих жертв! Он — охотник по своей натуре, потому что выслеживает своих жертв, и готов к убийству заранее. Его цель — убить во чтобы-то ни стало. Наказать за грех, смертельный по его мнению… Убить, чтобы наказать за этот грех… Женщины и их дети — кто же, по его мнению, грешен больше, и кто подлежит изуверской казни за этот грех? Очень вероятно, что он болен душой — ущербной, обиженной, приниженной, обделённой христианским состраданием… Душой, которой теперь больше нет. А значит, нет и пощады будущим жертвам этой больной души. И их будет ещё больше, пока мы. именно мы, его не остановим!
— Монеты — пять монет! — подсказал Альбану Огге — эта мысль ещё не была закончена и озвучена полностью, потому послушнику пришла пора говорить и дополнять впечатления Ирландца.
— Ты — прав, Огге, — поддержал мысль послушника святой отец. — И это значит многое, если не всё… Убийца — богат и состоятелен. Пять эпизодов — двадцать пять монет хоть меди, хоть серебра — сумма значительная. Простой крестьянин может купить на них нескольких датских коров, пару прекрасных лошадей или огромную отару тучных овец. А убийца просто выбросил эти деньги на трупы своих жертв. Сейчас я понимаю, что не случайно. Ох, не случайно… Этот обряд для убийцы наполнен маниакальным символизмом, символизмом понятным льшь ему одному. Преступник, опираясь на больной разум и духовный изъян выполняет некую миссию, избранную им с самого начала пребывания в Нидаросе. Упаси Господь от помыслов безумца!
— Так почему именно пять, святой отец? — не унимался послушник Огге. — Что же означает это число?
— Здесь нет ничего тайного, послушник Огге, — назидательно ответил Ирландец, удивившись и испугавшись своего внезапного открытия. — Это четыре плюс одна… Четыре и ещё одна. Где четыре — священное для нас число! Четыре времени года, четыре стороны христианского света… Четыре конца креста и карающего меча Господня. Четыре!
— А пятая? — настойчиво напомнил Огге. — Для чего пятая и что всё это значит?
— Пятая? — ответил Альбан вопросом на вопрос, а потом закончил свою мысль следующими словами. — Очевидно, она — плата за грех… И это означает одно, что наш оборотень-убийца…
— Христианин! — закончил Огге, ещё не высказанное мнение Ирландца, и в свою очередь забросал того вопросами. — Он — христианин? Тогда откуда он узнал о женщинах, своих будущих жертвах? Где он смог подкараулить их?