Тень летучей мыши

Он был неузнаваем. Если бы Султану сказали, что это Валерий Кознов, он бы поверил. Как поверила бы в это его родная мать. В общем и целом они своей работой остались довольны.

Они покинули станцию через ворота, скрип которых напомнил Султану надтреснутый голос Батыра, сели в машину и поехали в город.

Василий Исаков жил на окраине города, в трехкомнатной квартире, купленной на деньги клана. Это был своего рода кооператив. Два года работы на интересы клана, и с Исакова этот долг будет списан. Что дальше? Дальнейшее зависело от аппетитов двадцатисемилетнего медэксперта. У него были «Жигули», но многие знали, что он мечтает спуститься с этих гор прямо к «Волге».

На часах было половина четвертого утра. Исаков, спросив «кто там?», тотчас открыл дверь, показалось, что без рук, одним магическим действием простого вопроса. Он смотрел на Султана и чистил глаза согнутым пальцем. Султан сказал то, что думал:

– Бросай ковыряться в глазах. Пальцы сломаю. Ты посторонишься или нам через тебя перешагнуть?

Исаков сказал «ага» и посторонился.

– Ты один? – спросил Батыр, входя последним и закрывая дверь.

– Я боюсь оставаться ночью один, – отвесил хозяин шутку.

– Да или нет?

– Подруга в спальне.

– Спит?

– Ну... если бы она была на кухне, готовила бы.

– Буди и – в шею, – распорядился Батыр.

Они прошли на кухню. Через пять минут Исаков (он выгнал подругу оперативно, гостям даже не пришлось ждать) составил нам компанию.

– Ты сегодня дежуришь в управлении?

– Да, – подтвердил он, склонившись над раковиной и плеская водой в лицо.

– Наверное, ты и поедешь со следственной группой...

– Куда? – перебил Исаков, вытирая лицо полотенцем, и голос его прозвучал приглушенно.

– На электростанции мы оставили труп парня. Оставили в таком виде, который... отвечал нашим планам, – с небольшой задержкой продолжил Султан. – Твое дело – написать в заключении естественную причину смерти.

– А что, ранения серьезные?

– У него дырка в черепе.

– А пуля?

– Что пуля?

– Пуля в голове?

– У тебя в голове пуля. – Гости переглянулись и рассмеялись. – Он ударился головой о стену, а из стены арматура торчала.

– Ясно...

– Неважно, какие побои он получил. Главное, чтобы в этом деле не фигурировали термины «убийство» или «насильственная смерть». Мы к тебе обращаемся потому, что... специфика этого дела... не должна... требовать вмешательства... высшего милицейского звена.

– Ух ты! – рискованно прокомментировал Султана Батыр.

Тот ожег его взглядом. И потребовал:

– Встань.

Тот беспрекословно подчинился.

Султан поставил его стул позади и чуть сбоку от своего.

– Теперь садись.

Он кивнул с полуулыбкой.

Речь шла о подлоге. Об этом знали только Султан и Батыр. Они не могли «взять в долю» даже Исакова, мать которого двадцать семь лет и девять месяцев назад согрешила с ногайцем из кочевого аула, и готовый продукт оказался похож на приграничный столб, разделяющий Европу и Азию. В остальном же действия Султана и Батыра, включая визит к Василию Исакову, играли на руку клану.

– Налей нам выпить.

Хозяин открыл бутылку домашнего вишневого вина. Султану оно понравилось и напомнило фирменное венгерское полусладкое. Он выпил два стакана. Батыр лишь пригубил напиток, бросив под нос: «Не люблю сладкого».

Они вышли на улицу. Торопиться с докладом к отцу означало поднять его с постели. Мухаммед вставал в половине восьмого – в восемь, потом завтракал, приводил себя в порядок. Султан и Батыр договорились встретиться в резиденции Мухаммеда в половине десятого.

Глава 10

Мухаммед пригласил Султана в свою юрту. Когда он приходил сюда, величие отца подавляло его. Качества Мухаммеда не внушали преклонения, хотя пренебрежения к другим он в себе никогда не выдавал. Ничего выдающегося в нем, включая внешность, не наблюдалась, но он мог решить дела, требующие тонкого подхода. Именно это удивляло, настораживало, даже пугало. Если бы он объявил себя преемником пророка, в его окружении никто бы не удивился. Его и почитали в схожем качестве.

Каждую неделю по его голове проходила, как беспощадная газонокосилка, опасная бритва. Никто, кроме его личного парикмахера, не видел этой процедуры. Поговаривали, что Мухаммед сам брился, а парикмахер только держал зеркало и, прикусив губу от напряжения, мысленно водил рукой с опасной бритвой, мысленно заклинал хозяина: «Не порежься!»

Снова сравнив отца с пророком, Султан подумал о неизбежности: от него ничего нельзя было скрыть.

У входа в шатер они с Батыром разулись. Султан поставил свою обувь рядом с ботинками отца, а Батыр свою – чуть позади и сбоку от обуви товарища, даже в этом придерживаясь дурацкого правила о тонком удовольствии в послушании.

Прежде чем войти в эту огромную палатку, украшенную изнутри бесценными коврами из верблюжьей шерсти, Султан пророчески прошептал: «Когда-нибудь я снесу ее. Не могу представить, что я здесь рос». Он взглядом еще раз спросил Батыра: «Готов?». На самом деле вопрос был много длиннее и глубже по смыслу: «Готов ли ты натурально лжесвидетельствовать против того, кому собирался лгать?». Лгать не простому смертному, но мессии.