Тень мачехи (СИ)

— Извините, я не могу обсуждать такие вещи, — голос лейтенанта стал сухим, отстранённым. — Это вам к следователю. Приходите в отделение, вас направят, к кому нужно.

Вяло поблагодарив, заведующая положила трубку. И замерла, уставившись перед собой. Фирзина мертва, мальчик пропал, Таня за решеткой… И всё в один день, будто ад разверзся.

Превозмогая накатившую слабость, Инесса тяжело поднялась: надо сказать сотрудникам о смерти Марины, венок заказать, организовать сбор денег… А еще — ей нужно просто поговорить, хоть с кем-то. Разделить эту ношу, невозможно же так!… И прийти в себя, чтобы, наконец, начать хоть что-то делать.

Нетвердо ступая, она вышла из кабинета, и чуть не налетела на Костромину — та на всех парах неслась по коридору, но при виде Вяземской остановилась, как вкопанная.

— Яна Леонидовна, как хорошо, что вы здесь, зайдите ко мне, пожалуйста! — почти взмолилась Инесса, взяв Яну под руку и заводя в свой кабинет. — Вы же дружите с Демидовой, вы знаете точно, что с ней случилось? Она до сих пор в полиции? Как чувствует себя?

— Да там какая-то чушь, Инесса Львовна! — гневно всплеснула руками Яна. — Вы представляете, Фирзина эта чиканутая, чтоб ей пусто было! Написала заяву на Таньку, будто та ее ребенка украла и держит у себя. А ничего, что она сама мальца в Танин дом привезла? Мы с Купченко и Тамарой свидетели, были в это время у Тани в гостях, помолвку праздновали! А Фирзина позвонила, попросила, чтобы он у нее пожил! Мы с Витькой в полицию утром ездили, как узнали, требовали Таню отпустить — но куда там! Наши полицаи ведь хватают всех подряд, не разобравшись, вот теперь ждем адвоката — он едет уже. Не понимаю, зачем Фирзина это сотворила, кто ей фотографии дал…

— Фирзина умерла, — сказала Вяземская, и Яна замолчала, осекшись — только округлила черные глаза, испуганно приоткрыв рот. — Мне только что из полиции звонили. В ее квартире пожар случился… Подождите, вы сказали, фотографии? Какие?

— Павлик, сын ее, нашел в квартире фотографии, на которых Таня в отделе опеки. Она туда ходила документы оформлять, хотела взять приемного ребенка…

— Так Павлик нашелся? — пораженно застыла Вяземская.

— Он у вас в отделении, Инесса Львовна! Фирзина с сожителем передрались, мальчишка в окно выскочил — как был, без обуви и куртки. Бегал по снегу, ночью, один! Как только жив остался… Тамаре дозвонился, она его на промзоновской дороге нашла! Переохлаждение у него, обморожение ступней второй степени, Тамара с Витькой его сюда положили, сейчас вот в палате сидят… А я ездила, таксиста этого искала, который Фирзину с сыном к Тане привёз. Он сейчас внизу, в машине, ждёт. И Танин адвокат уже к городу подъезжает, так что мы все сейчас в полицию. Вы же отпустите Купченко с дежурства?

— Конечно, Яна! Господи, кошмар какой… — Вяземская потёрла виски и схватила Яну за руку. — Только пожалуйста, держите меня в курсе! Я подежурю, и за Павликом присмотрю, вы езжайте… Только позвоните мне, пожалуйста, как что-то решится!

____________________

* крапивное семя — чиновники

*клиника — клинические проявления (здесь)

17

— Мы обыскали ваш дом. Как вы объясните нахождение в нем детских вещей: одежды, игрушек, учебных принадлежностей? Ведь у вас нет своих детей, — голос следователя был высоким, почти женским, и очень не подходил к его мощной фигуре, широким плечам и обветренному горбоносому лицу. Он сидел на старом деревянном стуле с выцветшей красной обивкой. На желтой поверхности стола лежала папка из черного кожзама, а рядом стопка серой волокнистой бумаги, на которой полицейский записывал ее показания. Больше в кабинете ничего не было — если не считать круглой лампы на потолке, такой же, как у Тани в камере.

— Я же вам говорю: это вещи Паши Фирзина, его мать попросила, чтобы он некоторое время пожил у меня! — стараясь сохранять спокойствие, объяснила Демидова. Они битый час ходили по кругу: он спрашивал, она повторяла одно и тоже.

— То есть вы признаете, что целенаправленно создавали условия для проживания мальчика в вашем доме? — спросил следователь, выводя на бумаге очередную строчку, напоминающую забор.

— Да, создавала! — взорвалась Татьяна. — А если бы я этого не делала, ребенку просто не во что было бы переодеться, нечем занять свободное время, и домашние задания он делать бы не смог!

Следователь перевернул лист и, не глядя на Таню, задал очередной вопрос:

— Как долго вы планировали держать у себя ребенка?

— Да Господи Боже мой, я ничего не планировала! — едва не заплакала она. Ее начало трясти — то ли от холода, проникающего в кабинет через приоткрытую форточку, то ли от того, что в каждом вопросе следователя — равнодушного, как ледяная глыба — чудился подвох. И эти вопросы, так похожие друг на друга, выматывали — а он будто ждал, что она начнет путаться в показаниях, совершит ошибку. Будто цель была не разобраться, а посадить, во что бы то ни стало.