Тень мачехи (СИ)

У знака с надписью «Багры 14» машина свернула на грунтовку, затряслась на ухабах. Олег хмуро смотрел на проплывающие мимо поля, покрытые зелёной порослью. Вдалеке виднелась кромка леса.

Миновав обгоревший комбайн, стоящий на обочине, «Мерс» в очередной раз подпрыгнул на колдобине, и из салона пахнуло свежей порцией говна. «Жук навозный, — подумал Василенко, с ненавистью косясь на Макса. — Столько сил потрачено, чтобы найти эту свинью — но бабла всё равно нет. А ведь все сроки прошли, нужно было давно вернуть деньги, которые давал Максу для обналички! Теперь придётся возвращать с процентами, а счетчик тикает, каждый день наматывая приличную сумму… А тут ещё новые расходы: врачу, ведь нужно любой ценой привести в себя этот полутруп и вытрясти, наконец, из него деньги. Но он может и не прийти в себя, клофелин дело такое».

— Долго ещё? — нервно спросил он у Лёвы.

— Да минут десять, — откликнулся тот.

Вскоре они въехали в деревню, медленно покатили по улице, распугивая стаи кур и гусей. Двинулись к стоящему на отшибе кирпичному дому, обнесённому глухим забором. С его шиферной крыши густо свисали серые плети девичьего винограда, покрытые едва вылупившимися листочками. Лёва посигналил, и через несколько минут лязгнул засов калитки. К «мерсу» подскочил суетливый мужичок лет сорока: низенький, с небритым лицом и маленькими обезьяньими глазками, плутовато блеснувшими из-под низких надбровных дуг. Красная майка с Че Геварой, закатанное по колено черное трико, и взгляд, шнырявший по сторонам с показным простодушием, делали его похожим на ветерана партизанского движения.

— Здоров, Перепел! — сказал Лёва, пожимая ему руку. — Пациента примешь?

Мужик глянул в сторону деревни. Дорога была пуста, никто из местных не наблюдал за ними.

— К пристрою подгоняй, — кивнул он и пошел открывать ворота.

Василенко с облегчением выбрался из машины и, вдохнув свежий воздух, встал, с любопытством рассматривая двор. Он оказался просторным и ухоженным: тротуарная плитка, выстилавшая его, была чисто выметена, справа стоял добротный сарай, обитый бордовым сайдингом. Рядом желтел бок поленницы — будто гигантская мозаика, неумело собранная ребенком. На широкой берёзовой колоде, в которой застрял клюв топора, алела полоса свежей крови.

— Сын курицу рубил, в первый раз, — сказал Перепел, проследив за взглядом Василенко. — Накосячил мальца. Оно ж бегает.

— Может, нашему тоже башку отрубить, чтоб забегал? — криво улыбнулся Олег.

Перепел блеснул зубами и поинтересовался:

— А чего приключилось?

— Коктейль с клофелином выпил.

— Не полезно, — с сочувствием кивнул Перепел. И крикнул бугаям: — В пристрой заноси! Да не вперёд ногами!

Василенко направился за ними — по бетонному трёхступенчатому крыльцу, мимо толстой железной двери, явно сваренной вручную. Пристрой состоял из крохотной прихожей и двух комнат: маленькой, с застеклённой дверью, из-за которой пробивался синий свет кварцевой лампы, и побольше — та была открыта. Посредине стояла кушетка, застеленная клеёнкой — почему-то цветастой, такую кладут на дачные столы. Вверх от кушетки уходил железный штатив для капельницы. Вдоль стен расположилась пара узких застеклённых шкафчиков, в которых теснились батареи пузатых медицинских склянок, коробки с лекарствами, пачки ваты. Здесь же стояла покрытая той же цветастой клеёнкой деревянная тумбочка, на которой стояла двухконфорочная электроплитка. Рядом железными горками высились разнокалиберные стерилизаторы, лотки, и прочая дребедень.

Демидова уложили на кушетку. Перепел нацепил мятый чепчик и облачился в замызганный белый халат; голые ноги, заросшие тёмными волосками, нелепо торчали из-под подола. Шаркая тапочками, он деловито суетился: измерил Максу давление, посветил в глаза фонариком, раздвинув пальцами веки. Открыл стеклянный шкафчик с лекарствами — тот, потревоженный, мелко затрясся, зазвенел, недовольно блеснул открытой дверцей. Перепел достал пару пузатых бутылок с круглыми алюминиевыми крышками, и зашуршал, распаковывая капельницу. Поймав напряженный взгляд Василенко, беззаботно бросил:

— Не парься, жить будет.

Василенко почувствовал себя так, будто долго тащил на хребте бревно — и, наконец, его бросил. Он распрямил плечи, втянул носом колючий озонированный воздух. В горле сразу запершило. Он недовольно сглотнул и спросил у братьев:

— Выпить есть?

— Так в машине, в бардачке — фляга, — отозвался Леший.

Василенко вышел на улицу, закурил, подходя к «мерсу». В бардачке действительно нашелся коньяк. Олег отхлебнул, и пошел прогуливаться по участку, то и дело прикладываясь к фляжке.

За домом оказалось г-образное пространство, полностью отведённое под сад и огород — только в дальнем конце стояла кирпичная баня и два деревянных сарая: в сетчатом загоне возле них бродили белые и рыжие куры. А рядом спал трактор «Беларусь», выкрашенный весёленькой голубой краской. Но решётка радиатора была тёмной, как чёртовы рёбра, сбоку капота выпирали черные железные внутренности. Будто доктор-садист вспорол пациенту брюхо, и не удосужился зашить.