Тень мачехи (СИ)

«Спрошу, где он взял деньги, — решил Олег. — Если будут совпадения с тем, что сказал Макс — значит, это не ловушка».

— Демидов у вас? — спросил Залесский, не здороваясь.

— Да. А у вас, как я понимаю, мои деньги, — ответил Василенко. — Просто чтобы убедиться… Скажите, где вы их взяли?

— У любовницы Демидова. Некая Алёна Леднёва.

— Тогда это действительно мои, — улыбнулся Василенко. — Где обменяемся?

— Где вам угодно.

— Тогда давайте у поворота на деревню Багры. Там ещё табличка есть — Багры, четырнадцать.

— Буду через полчаса, — холодно сказал Залесский.

Василенко почесал нос, раздумывая. Всё-таки будет лучше, если Макс заговорит, когда они уже будут далеко.

— Слушай, а можешь ему вколоть что-нибудь посильнее? — тихо спросил он, подойдя к Перепелу. — Чтобы проспался, как следует.

Тот оценивающе глянул на Демидова, который сидел на земле, баюкая больную руку. И кивнул:

— Проспится. Оно ведь ещё и обезболивает.

…Макс был в полной отключке, когда Лёва и Леший перетащили его на заднее сидение машины Залесского. Василенко открыл чемоданчик, поворошил пачки с деньгами.

— Вроде бы, почти всё на месте, — сказал он.

— А вы думали — я вам кукол* напихаю? — Залесский посмотрел на него, как на идиота. — Надеюсь, ваши претензии по поводу аптек отпали?

— Это были его претензии, — Василенко кивнул в сторону Макса и пошел к "мерседесу".

Закурив, Залесский достал вторую пару наручников и пристегнул к дверце машины здоровую руку Макса. Набрал номер Кузьмы:

— Андрюха, отпускай барышню. И накрывай на стол, есть, что отметить.

— Поймал? — радостно хохотнул Кузьменко.

— Да. Только он какой-то потрепанный весь, — Залесский перегнулся через спинку сидения и оглядел лицо Макса. Тот дышал еле слышно, и — будто через раз. Озадаченно сдвинув брови, адвокат отогнул край заляпанного кровью полотенца, намотанного на правую руку Демидова. На месте пальцев багровело и пухло кровоточащее месиво, и желтоватая пластинка ногтя свисала с указательного пальца на тонкой кожистой сопле. Залесский присвистнул и сказал Кузьменко: — Слушай, я его сперва в больницу сдам. Сдаётся мне, его дружки пытали. А это, как мы знаем, статья.

И, уже отъезжая, он пробормотал себе под нос:

— М-да, жизнь… Придётся спасать того, кого удавить бы…

____________________

*кукла (здесь) — фальшивая пачка денег

18

Макс не сразу разлепил ресницы, будто смазанные канцелярским клеем — наркоз, перетёкший в тяжёлую черноту провального сна, высушил глаза и губы. Демидов поморщился, пытаясь проморгаться: сонная крупа, застывшая на ресницах мутными кристаллами, колола веки. В расплывчатом болезненном мареве, качавшемся в такт каждому вдоху, Максим всё же разглядел вертикальную поверхность: тускло блестящую, скользкую на вид, покрытую светло-зелёной масляной краской — того самого скучного оттенка, который прилипает к стенам казенных домов. Демидов вгляделся, превозмогая боль. Да, это была стена, к которой, будто плот, прибился застеленный простынёй матрас. Он лежал на этом плоту, повернувшись на левый бок. Край грубого одеяла упирался в мочку правого уха, и она отчаянно чесалась. Максим дернул плечом, выпростал руку — унять, наконец, этот зуд, откинуть душную войлочную попону. И увидел краем глаза, как вместо согнутого локтя мелькнуло белое, а за ним — непривычная, страшная пустота.

Он резко поднял голову — боль бухнула в голове, зазвенела басом, словно язык Царь-колокола. Вместо правой руки из плеча торчала короткая и злая, как оскорбительный смешок, культя.

Демидов уставился на неё с ужасом: почему она здесь, и где рука?… «Отняли», — прозвучало внутри. С безнадёгой, с тяжелой скорбью. Эта скорбь навалилась на него — не продохнуть. И вчерашний день — украденные деньги, верёвочные узлы на запястьях, мстительный взгляд Василенко из кабины рычащего трактора — всплыл в памяти, как белёсая туша мёртвого кита.

«Хоть до больнички довезли, уроды, — тоскливо думал Макс. — И толку? Калека я теперь. Калека».

В туалет хотелось дико — казалось, ещё секунда, и переполненный мочевой пузырь лопнет. Максим попытался встать и почувствовал, что левую ногу что-то держит. В щиколотку впилось твёрдое, холодное, узкое. Садясь на кровати, Демидов едва не завалился, потеряв равновесие — здоровая рука тянула вниз. Он сдернул ею одеяло, и увидел темные кольца наручников: одно замыкалось на щиколотке, второе — на спинке кровати.

«Какого черта? — похолодел он. — Неужели врачи вызвали ментов? Если Танька вышла, она наверняка подала меня в розыск. Значит, посадят теперь?»

Тюрьма. Он помнил, каково там. Восьми месяцев хватило, чтобы наесться ей досыта. И неужели теперь снова — в вонючую камеру, но уже лет на десять, как минимум? Жизнь по часам, грубая роба, упыри-сокамерники. Круглосуточное унижение, и так — все эти годы. Нет, он больше не сможет! Он не выдержит…