Тень мачехи (СИ)

Таня вскинула на нее взгляд, в котором благодарность перемежалась с болью. Как много раз Янка выручала ее! Как часто была свидетельницей ее слез, той, что помогала осушить их… Лучше нее никто не знал, как тяжело Тане приходилось в детстве, как много усилий она прикладывала для того, чтобы родители признали ее равной себе, достойной уважения и любви. Как она билась, боролась за эту любовь — но та ускользала мелкой рыбкой… может быть, потому, что действительно была мелка?

— Ян, почему она так со мной? — слезы уже текли, не сдерживаемые ничем, и слова тоже рвались потоком. — Я всего лишь сказала о том, чего хочу. Понимаешь, для меня это важно! Я не могу родить сама, но хочу стать матерью. Что плохого в усыновлении? Что плохого в том, что у меня есть свои желания, которые не устраивают ее — но я же имею право жить своей жизнью! Она же мама моя, но совсем не понимает меня, а я — её… Что ей нужно, какой она хочет меня видеть? Не понимаю! Я под забором не валяюсь, не пью, не нарушаю закон — ей не приходится меня стыдиться. Наоборот — пытаюсь состояться: два образования, аптеки эти чертовы, работа — это же столько сил, столько труда, Янка!… Меня люди уважают… Меня все уважают, кроме родной матери! Другие люди понимают, чужие мне по крови, а эта — нет! Что за пропасть такая между нами? Я не вижу, как ее перейти! Даже дна у этой пропасти не вижу, понимаешь? Мне кажется, она бездонная, бесконечная! Мне кажется, куда бы я ни пошла, эта пропасть всегда будет передо мной, и я всегда буду пытаться ее перепрыгнуть… Всё время! Будто у меня цель жизни такая — убедить мать, что я хорошая, сделать так, чтобы она меня полюбила. Чтобы она хоть раз сказала: «Дочка, прости меня, прости — я поняла, как плохо тебе делала!» Но вместо этого она продолжает вытирать об меня ноги, рядит меня в какое-то чучело, способное лишь на поступки кретина… Вот мой потолок в ее глазах!

Яна обняла Таню за плечи, прижала к себе, тихонько покачивала — будто баюкала. И молчала, давая выговориться. Ждала, пока поток иссякнет. Как всегда.

— Ты знаешь, я тут подумала, — всхлипывала Таня. — Вот даже если бы эта пропасть каким-то чудом исчезла — а я-то нужна матери на ее стороне, на том берегу? Неа, не нужна! И какого хрена тогда я делаю? Мне уже давно выбрать нужно, с кем я — с собой, или с ней? Но меня как будто что-то держит, как будто какая-то пуповина, которой я привязана…

— Она и держит тебя за эту пуповину, — вздохнула Яна. — Она за нее дергает. Она, понимаешь, сама ее создала своим вот таким поведением. Степановна ж манипуляторша, и прекрасно понимает: если ты будешь знать, что она относится к тебе, как к достойному человеку, то всё. Ее значимость уменьшатся в твоих глазах. Ты перестанешь вот так вот бегать и каждый свой шаг показывать ей. «Мам, смотри, как я хорошо шагнула! Мам, смотри, как я красиво и правильно иду!»

Таня смотрела на нее молча, только всхлипывала. Яна убрала с мокрых щек подруги налипшие волосы, сказала участливо:

— Ты удивительный человек, Танька. Взрослая, умная женщина, так много всего в жизни добилась! Сама! И специалист востребованный, и деньги умеешь зарабатывать, и с людьми легко договариваешься… Но когда дело касается родительского одобрения, ты как подросток какой-то, вот честное слово! Даже недоподросток! Потому что подростки-то как раз бунтуют, личность свою отстаивают, свое право на отдельную жизнь. А у тебя, когда дело твоей жизни касается — а не бизнеса, работы, того, в чем родители нифига не понимают — собственного мнения нет. Ты все время оглядываешься — а что мама скажет? Да ничего она тебе хорошего не скажет, никогда! Специально!

— Но почему?

Выражение в глазах Яны сменилось. Она поднялась, шагнула к окну палаты, встала, глядя на заснеженные ветви деревьев.

— Помнишь, ты как-то спросила ее, почему они с отцом никогда тебя не хвалят? А она сказала: «Чтобы ты не возгордилась…» Тань, твоя мать делает это с тобой специально. И будет делать всегда.

Яна всегда была резковатой, и терпеть не могла Елену Степановну — впрочем, это было взаимно. Но сейчас Таня почувствовала, что слова подруги полны не эмоциями — правдой. Принять ее?… Но она же чудовищна! Внутри поднялся протест — словно душа шевельнулась. Таня попыталась возразить:

— Янка, нет. Если бы у меня в характере было нос задирать, я бы давно задрала! Мне, если разобраться, много чем можно гордиться.

Яна крутанулась на каблуках, покачала головой, глядя на нее сверху вниз: