Тень мачехи (СИ)

Макс жил тогда, как приговоренный к какой-то нелепой смерти: если где-то был риск, он шел на этот риск, потому что за него платили. Кречет начал крышевать мелких торгашей — Демидов, к тому времени ставший его правой рукой, наращивал «базу» и выбивал с них бабло. Кречет продавал краденый антиквариат — Макс сопровождал его в роли телохранителя. Кречет забивал стрелки — Демидов ездил с ним перетирать. Дважды его чуть не пристрелили, один раз он чуть не сгорел при пожаре, устроенном им же в магазине строптивого торгаша. Но когда Кречет замутил банк и поставил Демидова своим заместителем, даже Алена задницу поприжала — уже к нему, а не к шесту в «Бэзиле». И Макс подумал тогда: ну всё, моя.

Любила ли она его? Да, конечно, любила! По-своему, по-блядски, постоянно мотая нервы, по-прежнему крутя жопой перед другими, пропадая на ночь и приползая под утро с распухшими губами и размазанной тушью. Он каждый раз выл в голос, каждый раз был готов оторвать ей голову, каждый раз зарекался — всё, больше не прощу! — но потом ловил себя на том, что всё это заводило его, как изощренная форма садизма. Ведь возвращалась-то она всегда к нему, к нему — от кого угодно.

В то время он еще не понимал, что она просто не встретила того, кто был бы круче.

А потом сука Кочет смылся с бабками, банк признали банкротом, и Макс как-то вдруг остался не у дел. Купленную к тому времени «трешку» в блочном доме и бордовую «ауди» с кожаным салоном пришлось сдать ментам, чтобы остаться на свободе. Денег не стало. Вообще. За съемную квартиру заплатили обручальными кольцами, которые Демидов буквально за неделю до того купил для них с Алёной.

Она переехала с ним, засела на новой хате среди неразобранных коробок с вещами, открыла бутылку водки и налила себе рюмку. Потом еще одну, еще… Так и не просыхала. И трахалась с ним молча, хотя раньше, даже после крупных размолвок, была любительницей покричать.

Он занял денег, попытался сорвать куш на рулетке — и в первый раз получилось, да как! Он еле приволок домой клетчатый «челночный» баул, расстегнул молнию в коридоре и пнул баул ногой. Тот повалился набок, изрыгнув перевязанные пачки пятитысячных купюр к ногам полупьяной Алены, сидевшей на полу возле стены. И вот тогда Макс в первый и в последний раз увидел, как она плачет.

Тогда он соврал ей, что нашел работу.

Демидов выигрывал, проигрывал, занимал, проигрывал снова, перезанимал, выигрывал, отдавал, занимал снова… А она — то вилась вокруг него, то шлялась где-то, охотясь на мужчин. Искала себе лучшей жизни… Они оба делали это — втайне друг от друга.

Алена остановилась первой.

Просто собрала однажды вещи и ушла.

А его долг к тому времени вырос так, что оставалось только бежать и прятаться.

Но записку, которую он нашел тогда на кухне — среди немытых тарелок, фисташковых кожурок и липких пятен от пивных стаканов — Демидов хранил до сих пор. И хорошо помнил, что там написано. «Поднимешься — приезжай. Упадешь — сдохни».

«Я почти поднялся. Осталось еще немного», — думал Макс, глядя на фотки Алены — теперь сорокалетней, но такой же дерзкой, с ласковой блядинкой в глазах, с волосами цвета небесного золота. Да, у нее появились морщинки, и фигура чуть оплыла — но всё же это была его прежняя красавица-Алёна. Никакая другая женщина не тревожила его так. Никакую другую он не любил.

Многие годы он слышал о ней урывками: что сначала ее приручил Плюгавый Эдик, наживший капитал на торговле недвижухой, потом выкупил законник Ахмет — знакомые самарские морды, которые начинали вспахивать криминальную ниву примерно в то же время, что и Макс, вот только повезло им больше. Сейчас она, вроде бы, была одна, и не при деньгах — по крайней мере, перестала чекиниться в ресторанах и дорогих бутиках, постить фотки с улиц Рима и пляжей Бали. Даже работала — секретаршей в какой-то госконторе. И то, видимо, по протекции — учебу в вузе она забросила почти сразу же после их встречи, оставив всего три курса за спиной. И про образование на ее страничке ничего не было сказано, а, будь у нее вышка, Алена бы обязательно ей прихвастнула.

— Дура ты, — объяснил ей Макс, глядя на улыбающееся лицо в мониторе. И, запрокинув голову, вытряс себе в глотку последние капли коньяка. Поставил пустую бутылку на стол, пьяно ощерился: — Я б тебя на руках носил, если б дотерпела. Я ж мотался все эти годы, деньги для тебя искал. Вот, нашел, наконец. Почти поднялся. Накрывай на стол, скоро буду.