Тень мачехи (СИ)

Он закрыл ее страницу и застыл, глядя в одну точку. В памяти киношной лентой бежали кадры. Вот он на северах, дернул туда из Самары, когда за долги прижали. Работал вахтовиком, на прокладке газопровода — недолго, слишком геморройно было. Потом по стране мотался, то легально трудился, то дела мутил. Попался глупо, на угнанной машине. Дали два года, но отсидеть пришлось всего восемь месяцев — повезло, амнистия удачно случилась. После этого чем только не занимался: то таксистом бомбил, то на стройке подрабатывал, то металл сдавал — ну и играл, конечно… Долго не везло. Думал — всё, никогда при деньгах не будет. Оставалось сделать так, как Алена написала: «Упадешь — сдохни». И если б не эта дорога рядом с небольшим подмосковным городком, и не колесо, так кстати проколотое Танькой, может и сдох бы. А так остановился, свозил до шиномонтажки и обратно — в Лексусе этой дурынды даже запаски не оказалось, зато сам Лексус был красавец! — перебортовал колесо. Ну и телефончик взял, не дурак же. Видел, что нет колечка на пальчике.

Ну и, конечно, оболтал, поухаживал красиво — а через полгодика женился. Конкурентов-то не было. Да и Танька была не из тех, за которыми очередь.

Откинувшись на спинку кресла, Макс высоко поднял руки, потянулся. Мышцы затекли, и спать хотелось от выпитого. А Василенко всё не шел. «Может, и к лучшему это? Свяжешься с этой обналичкой — потом проблем не оберешься! — Трусливый холодок вновь пробежал вдоль спины, скользким пятном распластался загривке. Но Максим одернул себя: — Не ссы, все пучком будет. Зато к Алене уже весной сможешь вернуться».

Этот аргумент, как всегда, стал решающим. Демидов расслабился, открыл на компьютере «косынку», и, подперев щеку рукой, клацнул мышкой, передвигая карту. Да, это не покер, конечно, но ничего другого не было, а лезть на геймерские сайты сейчас не хотелось. «Хватит, наигрался уже по пьяни на десятку бакинских», — устало подумал Макс.

Василенко явился минут через двадцать. Перешагнул порог, стряхивая с рукавов снежинки. Сел напротив Макса, закурил, пододвинув пепельницу. Спросил, лениво щурясь:

— Ну что, поучаствуешь ты в нашем маленьком бизнесе?

И Демидов ответил, уже не колеблясь:

— Давай обсудим детали.

19

Когда Залесский ушел, Таня еще раз заглянула к Павлику — но мальчик спал, повернувшись на живот и уткнувшись лицом в сгиб локтя. Он сопел, как маленький ёжик; закованная в лангету нога лежала в опасной близости к краю кровати. Татьяна подвинула ее и встала над Павликом, с жалостью глядя на него. «Что тебя ждет, мой хороший? — думала она. — Ты ведь только ребенок, но твоя судьба уже зашвырнула тебя туда, где очень непросто. Зачем? Чтобы твоя мама задумалась о том, что с вами будет дальше? Но так ли сильна материнская любовь, сможет ли она перевернуть вселенную? Даст ли Марине силы изменить мир — хотя бы тот, в котором живет ваша семья?»

Мальчик пошевелился во сне, вздохнул — будто в унисон ее мыслям — и засопел тише.

Таня поднялась в свою палату, легла на кровать, натянув до подбородка колючее больничное одеяло. Стыд снова накатил жгучей волной. «А я — как я могла?… Почему вдруг стала такой — жесткой, эгоистичной, самодовольной дурой? С чего взяла, что только со мной может быть счастлив ребенок? Да я, со своими белыми руками и трехэтажной спесью, гораздо хуже Марины — так легко осудила, решила всё за всех в один момент… А ведь она бьется много лет, чтобы хоть как-то обеспечить сына, не бросает его. Но эта её тупая терпимость к телесным наказаниям… Хотя кто виноват? Она же сама морально покалечена родителями, которых, наверняка, любила. Они научили, что бить детей — не только нормально, но и нужно. Она виновата лишь в том, что не смогла прервать эту кошмарную семейную традицию. А я?… Я-то смогу?»

Эта мысль обожгла её, снова подняв со дна души неуверенность в себе и своих убеждениях. «Матери ошибаются. Каждая мать. С чего я взяла, что буду исключением? Можно любить ребенка всем сердцем, но причинить ему этой любовью большее зло, чем равнодушием. Желать добра, но творить зло. Как разобраться в этом, как остановиться вовремя?»

Ответов она не находила. Темно-синий цвет стен палаты был под стать ее настроению. Круглые отверстия белой вентиляционной решетки, прикрученной под потолком, заросли пылью и паутиной. «Надо сказать Янке, чтобы напомнила санитаркам промыть ее, и все остальные в палатах. Чтобы пациентки пылью не дышали. Да и мало ли, СЭС явится…» — машинально отметила Демидова. И, будто в ответ на ее мысли, в дверь робко постучали, а потом в палату несмело заглянула Яна.

— Ты одна? — удивленно спросила она. — Привет!

И вошла — уже со свойственной ей уверенностью, высокая, подтянутая, в идеально выглаженном, сияющем белизной халате. В руках она держала историю болезни. «Разве уже восемь вечера, раз Янка пришла на смену? С ума сойти, как быстро день пролетел», — подумала Татьяна, а вслух сказала:

— Привет, а с кем мне быть-то?

— Ну, с адвокатом этим, к примеру, — прищурилась Яна. — Я так надеялась, что ты его не отпустишь! А чего продукты не разобрала?