Тень мачехи. Том 1

Трап подали быстро. Стоя на потрескавшемся бетоне аэропорта, чувствуя, как ноздри щекочет сладковатый бриз острова Маэ, он набрал номер жены.

…За десять тысяч километров от него, в подмосковном доме, зазвонил Анютин серебристый Vertu. Оторвавшись от экрана компьютера, на котором была открыта вёрстка альбома об истории Мариинского театра, она взяла трубку и тепло улыбнулась:

– Любимый, ты уже прилетел? Ну вот… А я соскучилась. Да, всё нормально. Работаю. Через неделю альбом в печать сдаём, а еще кучу фоток надо отретушировать и тексты дописать. Да, как всегда, занята по горло. Ладно, уговорил – подожду тебя еще денек. Но потом всё, замки меняю… – она рассмеялась. Прислушалась, улыбаясь. – Нет, всё в порядке. Отлично себя чувствую. И ничего не нужно привозить, просто возвращайся скорее.

Анюта положила трубку и задумчиво глянула на монитор. Так, что она хотела сделать?.. А, уточнить, как пишется по-итальянски фамилия Альберта Кавоса, первого архитектора Мариинского театра. Нужно посмотреть в энциклопедии по истории архитектуры, а она где-то в стопке книг на полке у противоположной стены. Анюта развернулась спиной к компьютерному столу. И, нажав на маленький черный рычажок, направила к нужной полке свое инвалидное кресло.

Глава 3

С ловкостью, достойной змеи, темнокожий водитель такси лавировал среди разномастных машин, велосипедов и воловьих упряжек, ползущих по улицам Виктории. Волегов пообещал ему сто долларов, если тот быстро довезет его до столичной больницы. Теперь креол выжимал из своего драндулета остатки молодости, и машина рвалась вперед, бренча, как ящик сантехника.

Сергей сидел сзади, чувствуя, как в спину сквозь матерчатую ткань сиденья, тычется тупоносая железяка – будто дуло пистолета тогда, в молодости, на «стрелке» за пивзавод. Он поерзал, пытаясь отделаться от этого чувства, опустил стекло, и улица моментально проникла в салон машины, бурля, как вода. Рынок, захвативший тротуары, выплескивал тысячи звуков: крики зазывал, торгующих ракушками, яркой тканью и лобастыми, пухлощекими фигурками грис – волшебных существ, способных принести удачу. Тяжелый скрип гончарных кругов, фривольное перестукивание барабанов и легкомысленное бренчание гитар. Уличные музыканты сидели прямо на тротуаре из песчаника, метрах в трех друг от друга, будто на выставке. И с каждым – словно еще один инструмент – была темнокожая танцовщица, завороженная быстрым ритмом африканской мелодии-соукоус: в особом трансе, со взглядом в никуда, улыбкой без адреса. Это был странный танец: спина почти неподвижна, а живот, ягодицы и бедра беснуются, будто сами по себе. Особая пульсация жизни, вторящая топоту пробковых сабо.

От уличных жаровен несло дымом, острыми приправами, сладковатым запахом морских существ, завернутых в листья и брошенных на угли. Дорога разбавляла его бензиновым духом и кислой вонью больших животных, обреченно тащивших телеги по влажной жаре.

Водитель дал вправо – резко, будто испугавшись акулы. Волегова швырнуло на дверцу, а потому что машина заглохла.

– D'esol'e, c'est un frein,* – сокрушенно запричитал креол, маша руками перед лицом Сергея. Розовые ладошки, контрастирующие с почти черной кожей водителя, и детский испуг в его глазах почему-то вызвали у Волегова желание сбежать.

Отчаявшийся креол, что-то неразборчиво грассируя, терзал ключ зажигания. Но запыленный драндулет блаженно замер в тени большой широколистной пальмы, как перегревшийся на солнце бегемот. Волегов достал из кармана шорт смятые купюры, отделил зеленую сотенную, хотел отдать водителю, но включились принципы: сотню, обещанную за быструю доставку, этот таксист не заслужил. Сергей хотел было потребовать десятку сдачи, но городская больница уже виднелась метрах в трехстах от заартачившейся машины. Его будто укололо, сразу в тысячу мест: «Там дочка, уже близко, очень близко!» И он, ткнув водителя меж лопаток, все-таки швырнул смятую сотенную через плечо обернувшегося креола. Взял с сиденья купленные в аэропорту цветы и плюшевого кота, выскочил, недослушав извиняющееся «merci bien*».

Солнце сразу вгрызлось в его безволосую макушку. Майка мгновенно намокла, на лбу выступили капли пота, и Сергей привычно смахнул их рукой. Достал из кармана сложенную бейсболку, нацепил ее. Надо будет купить салфетки – впопыхах забыл платок.

Перед входом в больницу стоял хвастливо-белый кабриолет «Lamborghini», растопыривший крылья дверей, как взлетающий жук. Из его кожаных недр доносились звуки радио. Волегов взбежал по широким каменным ступеням и открыл стеклянную дверь в прохладный холл, где тихо шелестели кондиционеры, и почему-то пахло сдобой. Сквозняк обнял его, дал отдышаться, защекотал под пропотевшей одеждой – ласково, будто кошачья лапа.