Тень мачехи. Том 2

– В общем, его мать нашлась. Она, конечно, та еще ворона, но… Вроде бы, сына любит, да и он к ней привязан сильно. Так что усыновить я его не смогу. Но есть и другие дети…

– А, знаешь, ты молодец! – неожиданно похвалил её Макс. – Это я баран упрямый. Прости, не понял тебя сразу. Но сейчас, как мальчишку увидел, вопросов нет. Славный пацан. И теперь понятно, почему тогда в больнице ты так завелась!

Татьяна глянула на него с недоверием:

– Ты хочешь сказать, что сейчас был бы за усыновление?

– Ну а почему нет, – просто ответил Макс. – И ребенку бы добро сделали. И семью сохранили…

Он потянулся вперёд, тронул её за кончики пальцев – и на секунду ему показалось, что жене приятно его прикосновение. Но она отдёрнула руку, будто обжёгшись. И сказала, глядя в чашку:

– Макс, обратной дороги нет. Нам лучше порознь – и тебе, и мне.

Он смотрел на неё сверху, но видел только ровный пробор в её русых волосах.

«Если что решила, не отступит, – понимал он. – Упрямая. Нифига у меня не получится».

– Как скажешь, Тань, – примирительно сказал он. – Не вопрос – пусть будет по-твоему. А парень-то… почему у тебя?

– Да у матери сожитель – сволочь последняя, – с горечью сказала Татьяна. – Бьёт мальчишку до синяков, представляешь? Я его не видела, но мне сказали, он ещё и сидел! Бывший урка, не работает, над ребенком издевается, а Марина эта, Павлика мать, живёт с ним… Сейчас в запое, вот она и попросила, чтобы Паша несколько дней у меня побыл.

– Сидел, говоришь? – задумчиво переспросил Макс, и в который раз похвалил себя за то, что в своё время скрыл от жены собственную судимость. – А живут они на что, если он не работает?

– Ну, я Марине помогла на вторую работу устроиться, – с неохотой ответила она. – И с Павликом помогаю, кое-что ему купила. А Слава этот, похоже, неплохо на Марининой шее устроился! Хотя, знаешь, они одного поля ягоды. Если бы я разрешила, Марина ровно так же на мою шею взгромоздилась бы, и ножки свесила. Всё время что-то выпрашивает. И обижается, что денег не даю – только вещи и продукты для мальчика. Есть у меня подозрение, что наличку они пропьют.

– Так они оба бухают?

– Она, вроде бы, при ребенке не пьёт. Но, судя по всему, не отказывается от рюмочки, когда Павлика дома нет. Да непутёвая она! – махнула рукой Татьяна. – Сама в синяках, ребенок тоже, а всё считает, что этот Славка нормальный мужик. Представляешь, я даже заявление на него написала, а она в отказ: не бил, говорит, и вообще его в городе не было. И полиция ничего сделать не может, доказательств нет.

– Так и сказали?

– Так и написали, – усмехнулась Татьяна. И кивнула в сторону подоконника: – Вон там официальный ответ лежит.

Макс поднялся, взял сложенный втрое листок, пробежал глазами по тексту. «Произведена проверка… Никандров Вячеслав Дмитриевич… Фирзина Марина Ивановна… ул. Еловая, д.40, кВ.5… кВ.6…. факты не подтвердились… оснований для возбуждения уголовного дела нет…»

– Они соседи, что ли? – удивленно спросил Демидов.

– Да, и Марина говорит, что деваться ей от этого Славы некуда, – вздохнула Татьяна. Допила кофе и кивнула на чашку Макса:

– Тебе ещё сделать?

– Нет, спасибо, – задумчиво ответил он. И заторопился: – Тань, я пойду. Дел вагон.

– А… Ты же хотел поговорить об аптеках? – удивилась она.

– Да про аптеки фигня, на самом деле. Предложили двадцать лямов за них, считаю, маловато. Просто хотел, чтобы ты в курсе была.

– Ну а что, нормальная цена, если помещения не продавать, – подумав, сказала она. – Можно ведь оставить их, чтобы сдавать в аренду.

Демидов растерянно уставился на неё.

– А это мысль, – медленно проговорил он. – Я скажу ему.

«Всё-таки она далеко не дура», – думал он, направляясь к калитке. Заиндевелые шары можжевельника по бокам дорожки поблескивали в свете фонарей. Красиво Танька здесь всё устроила… Он невольно оглянулся на дом – там, за тёплым светом окон, осталась Таня и чужой ребенок.

Чужой.

Макс остановился, будто громом поражённый.

«Всё у меня будет – и гендоверенность, и денег куча», – понял он. И, распрямив плечи, уверенно зашагал к калитке.

Глава 8

Прямоугольная ручка чайной ложечки – антикварной, потускневшей от времени – была украшена эмалевой инкрустацией: островерхий храм о пяти головах, а понизу витиеватая надпись «Муром». И Татьяна, лёжа на кушетке психоаналитика, всё цеплялась и цеплялась взглядом за эту  ручку, торчавшую из-за края белой чашки.