Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

В 1987 году в Кембридже вышла монография чешского ученого Мирослава Хроха «Социальные предпосылки национального возрождения в Европе»[1372]. В наши дни книга или диссертация о национальном возрождении, национальных движениях или национализме просто немыслима без ссылок на Хроха и предложенную им периодизацию истории национального возрождения. Она проста и понятна. Сначала появляются ученые – филологи, этнографы, фольклористы, которые собирают народные песни, изучают грамматику народного языка, сохранившегося у деревенских жителей. В родной Хроху Чехии к началу XIX века горожане говорили и писали по-немецки, а чешский язык помнили только селяне. Но романтически настроенные ученые, а нередко – дилетанты-самоучки будто бы и открывают нацию. Это время Хрох называет «фазой А». Через одно-два поколения на место фольклористов и филологов приходят юристы и политики, которые уже заявляют о праве их нации на автономию или даже на создание собственного государства. Это фаза национальной агитации – «фаза В». Третья фаза – «фаза С» – начинается в том случае, если политикам-националистам удается овладеть умами широких масс. Это фаза массового национального движения, которая часто заканчивается национальной революцией и/или войной за независимость.

Всю работу по «созданию нации» проводят интеллектуалы. На долю народа остается только роль искушаемой девицы, которая должна в конце концов согласиться на предложение соблазнителя.

Ученые в наши дни вычеркивают «простолюдинов» из истории национальных движений. Крестьяне, естественные консерваторы и традиционалисты, как будто не должны были ничего знать о национальном единстве, национальных героях, национальной истории и национальной судьбе. Украинские мещане в первой половине XIX века от крестьян мало отличались.

А ведь есть множество свидетельств о патриотизме простого народа, его любви к Отечеству. В 1847 году по делу Кирилло-Мефодиевского общества был арестован студент Киевского университета Посяда (Посяденко), мещанин по происхождению. Среди его бумаг был найден листок с такими словами: «Бедная моя страна, тебя оставили все твои сыны, тебе изменили все люди, могущие облегчить твои страдания <…> Но кто скажет, чтобы не было и тех, кои всегда готовы помочь тебе, любезная страна моя? Есть и такие, кои готовы положить за тебя самую жизнь свою»[1373].

Посяденко был всё же студентом, общался с образованными людьми, жил в эпоху, когда уже начиналось пробуждение украинской нации и формирование украинского политического национализма. Но за тридцать с лишним лет до ареста Посяденко русский путешественник оставил нам свидетельство украинского патриотизма, распространенного в простонародной среде. «Малороссияне пламенно любят отчизну свою и помнят славу предков своих»[1374], – писал Алексей Левшин. В 1815 году он познакомился в Белоцерковке с мещанином, владельцем старинного ружья, на котором была выгравирована надпись: «Бѣлоцерковскаго полка». Левшин пытался купить ружье, но хозяин категорически отказался его продавать[1375]. И случай этот, несмотря на внешнее сходство, представляет полную противоположность тяжбе вокруг ружья Ивана Никифоровича. У гоголевского героя это был каприз – а знакомый Левшина получил ружье в наследство и дорожил им чрезвычайно.

В маленькой Белоцерковке, основанной в 1765 году, уже после ликвидации Гетманщины, своего полка никогда не было. Полк получил название от Белой Церкви, что на Киевщине. Существовал он до Андрусовского перемирия, то есть до 1667 года. Семен Палий возродил Белоцерковский полк в 1702-м. Но в 1712-м полк был окончательно расформирован, а его козаки переселены на левобережье Днепра. Таким образом, собеседника Левшина и его предка (деда, а вероятнее всего – прадеда), козака Белоцерковского полка, разделяло по меньшей мере сто лет. Но все эти сто лет семья хранила память о предке-козаке, возможно – о козацких походах и подвигах.

А ведь в Малороссии XIX века не преподавали историю Гетманщины или Войска Запорожского. Но историческая память существовала, она передавалась от отца к сыну, от деда к внуку. Тарас Шевченко рассказывал, что узнал о восстании гайдамаков 1768 года, о кровавых подвигах Зализняка и Гонты из рассказов своего деда, который был если не участником, то свидетелем Колиивщины.