Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя

Вопреки современным стереотипам украинская идентичность веками была связана вовсе не с униатством, а именно с православием. «Они исповедуют греческую веру, которую называют русской»[605], – писал об украинских козаках Гильом де Боплан. В Луцке на Волыни иезуиты нападали на православный монастырь: избивали «невинного, только бы русин»[606]. Быть русином означало – исповедовать православие.

Уния и ее сторонники больше двух веков оставались злейшими врагами Украины и ее народа. Восставшие в 1648 году козаки требовали уничтожить «унию, источник и начало зла»[607]. Богдан Хмельницкий относился к униатству как к «ляшской вере»[608]. Козаки и гайдамаки уничтожали униатов при всяком восстании. Враги полковника (и одно время – гетмана) Павло Тетери, известного сторонника Польши, распускали слухи, будто бы он принял унию или даже католичество, что само по себе было символом измены[609].

Взгляд на унию как на величайшее несчастье, а на униатов – как на изменников, совершенно сохранялся в гоголевское время: «…уния простерлась бедою по Литве и Украине»[610], – писал Максимович в «Сказании о Колиивщине». Автор «Истории русов» называл униатов «предателями»[611]. В «Тарасе Бульбе» «…поднялась вся нация», чтобы отомстить «за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию…»

Исследователи давно ушли от народного представления, которое в XIX веке разделяли даже ученые (среди них – Максимович), будто унию придумали иезуиты. Иезуиты ее поддержали. Но инициаторами унии стали православные епископы.

В конце XVI века православная церковь на Западной Руси переживала кризис. Власти Речи Посполитой регулярно вмешивались в церковные дела, назначали верных им русинов на епископские кафедры, не обращая внимания на то, имели эти русины знания и духовный авторитет или нет. Из года в год тянулся конфликт между православными епископами и активной, наиболее сознательной частью паствы, объединенной православными братствами, самым известным из которых было братство во Львове. Епископы вели светский образ жизни, открыто жили с женами, заводили детей. Митрополита Киевского Онисифора Девочку даже обвиняли в двоеженстве. Епископам не нравилась критика паствы. По преимуществу аристократического происхождения, они не терпели поучений от простонародья. Однажды мещане попросили Львовского епископа Гедеона Балабана их наставлять и учить, на что епископ ответил: «Я тебя, мужик, должен учить, а ты только что вылез из навоза <…> какое тебе дело до Писания»[612]. Другой епископ, Ипатий Потий, один из главных идеологов и организаторов унии, писал с неприязнью об участниках православных братств: «покинувши некоторые мыло и дратву, ремесло свое власное, слово Божье, не будучи на то посланы, проповедовали»[613]. Киевская митрополия была в подчинении у патриарха Константинопольского, который в конфликтах паствы и епископов поддержал паству. Это и заставило православных епископов задуматься об унии. Они понимали ее всего лишь как переподчинение: вместо вселенского патриарха высшая власть перейдет к папе Римскому. Субординация в католической церкви была сильнее, чем в православной, в особенности после Тридентского собора.

Об унии всерьез думал и князь Константин Константинович Острожский – выдающийся просветитель, создатель знаменитой школы и еще более знаменитой типографии (в сущности, издательства). Князь стремился созвать вселенский собор, где православные и католики могли бы найти компромисс. Острожский и русские шляхтичи надеялись, что уния поможет достичь равенства прав с католиками-поляками. Русины считали, что добровольно объединились с поляками в одном государстве, «как вольные с вольными, равные с равными». Но даже во Львове с его большой, богатой и влиятельной православной общиной не было подлинной свободы вероисповедания. Православным запрещали звонить в колокола, устраивать крестный ход. Их не допускали к должностям в городском самоуправлении, ограничивали торговлю, не принимали в ремесленные цехи[614]. Уния могла дать надежду на равноправие.

Унию поддержал король Сигизмунд III. Он стремился к национальной и религиозной унификации, видел в ней путь к укреплению государства, к порядку и миру в стране.

Словом, все в Речи Посполитой, кроме, пожалуй, иезуитов (вроде Петра Скарги) и Сигизмунда, смотрели на унию как на компромисс. Но папская курия, могущественные тогда иезуиты и сам папа Климент VIII считали иначе. Они видели в ней не компромисс с православием, а возвращение схизматиков (раскольников) к «истинной» церкви, вне которой невозможно спасение души. Представители Киевской митрополии епископы Ипатий Потий и Кирилл Терлецкий привезли в Рим «артикулы» унии – условия, на которых должно состояться объединение. Но эти артикулы в Риме даже обсуждать не стали.

В 1596 году собор в Бресте во главе с митрополитом Киевским принял унию. Результаты оказались совершенно противоположными ожиданиям.