Но со временем народ начинал принимать сторону гайдамаков, петь их песни и передавать «будущим поколениям их кровавую славу»[692]
. История превращалась в национальный исторический миф.Тарас Шевченко слышал рассказы о гайдамаках от своего деда, Ивана Андреевича. Дед гордо называл себя гайдамаком. Биографы Шевченко, от А. Конисского[693]
до П. Жура[694], И. Дзюбы[695], Ю. Барабаша[696] верят этому. Но авторы академической биографии Шевченко, выпущенной в Киеве в 1984 году, показали, что документально подтвержденный год рождения деда Ивана – 1761-й[697]. Следовательно, в 1768-м ему пошел только восьмой год, и о гайдамаках он мог слышать, мог их видеть, но сам гайдамаком не был. Так что Иван Андреевич, очевидно, передал внуку уже мифологизированное представление о гайдамаках.Колиивщина для Шевченко, несомненно, священная война. Во время разгула конфедератов, представленных шайкой убийц и грабителей, гайдамаки освящают свои ножи. «Свячений» («освященный») здесь синоним самого слова «нож». Ярема, герой поэмы «Гайдамаки», берет нож, чтобы мстить ляхам за украденную невесту и ее отца, замученного насмерть конфедератами. Ярема мечтает так убивать ляхов, чтобы сам ад содрогнулся, и требует у Зализняка ножи. «Добре, сину, ножі будуть // На святеє діло», – отвечает ему атаман. И Ярема упивается местью. Другой герой восстания, уже не вымышленный, а вполне реальный Иван Гонта, для Шевченко – «мученик праведный».
«Идейная программа» этой «священной войны» была изложена в «Золотой грамоте», которую будто бы послала козакам русская императрица Екатерина. Оригинал ее не сохранился, есть только копия, переведенная на французский (!) язык. Я позволю себе не цитировать ни французский текст, ни украинский перевод, известный мне по монографии украинского историка-эмигранта Петро Мирчука «Колиивщина: гайдамацкое восстание 1768 года». Последний подверг этот «документ» уничтожающей и справедливой критике. Впрочем, не надо быть специалистом, чтобы понять: французский текст «Золотой грамоты» – грубая фальшивка, сделанная (очевидно, поляками) поспешно и неумело. Хватит одной лишь строчки: документ датирован 9 (20) июня 1768 года. К этому дню восстание шло уже почти месяц! Как раз 20 июня начался штурм Умани.
Но сама грамота, скорее всего, существовала, хотя и не имела никакого отношения к императрице Екатерине. О содержании «Золотой грамоты» известно из народных преданий и даже из народных песен.
Украинцы, даже неграмотные и/или не видевшие в глаза «Золотой грамоты», знали ее основную идею: «Великий свет государыня велит резать жида и ляха до последней ноги, чтоб и духу их не было на Украине»[699]
. В 1768 году в подлинности этого «документа» не сомневались ни украинцы (в то время они еще себя называли «русскими», хотя с настоящими русскими уже имели мало общего), ни поляки. Верили в «Золотую грамоту» и Шевченко, и польский писатель Михаил Чайковский, автор романа «Вернигора». И Шевченко, и Чайковский писали, будто бы Екатерина прислала не только «Золотую грамоту», но и ножи для гайдамаков. Эта деталь тоже совершенно фантастическая, ведь в XVIII веке воевали при помощи ружей, пушек, сабель. Ножи, разумеется, были в каждом доме, в том числе и длинные острые ножи для забоя свиней, которыми и пользовались гайдамаки. Везти такой «гостинец» из Петербурга просто не имело смысла.Народный герой
20–21 июня гайдамаки подошли к городу Умани, где укрылись многие шляхтичи, а также евреи из соседних местечек. Организовать оборону Умани не удалось. В городе было немало вооруженных людей, включая регулярных артиллеристов и драгун, но не хватало пресной воды. Украинский историк Владимир Антонович подчеркивает: шляхтичи вынуждены были утолять жажду «медом, вишневкою и вином», что, очевидно, не способствовало стойкости и дисциплине[700]
. Боюсь, здесь он намеренно принижает, оскорбляет поляков (Антонович, бесспорно, сочувствует гайдамакам).Есть сведения о том, будто Рафал Младанович, руководивший обороной города, сдал Умань Гонте и Зализняку, взяв с них обещание: гайдамаки расправятся только с евреями, а поляков пощадят[701]
. Но войско гайдамаков не отличалось дисциплиной регулярной армии, поэтому Зализняк и Гонта вряд ли могли спасти даже тех, кого спасти хотели.Как будто воскресли ужасы древнего мира, когда сражались до полного уничтожения вражеского племени: «Воины ворвались в город со всех сторон и овладели им. Они предали заклятью всё живое, что было в городе, – перебили мечом мужчин и женщин, детей и стариков, быков, овец, коз, ослов» (Нав. 6: 19–20).