Тень Миротворца

Заскучав, я невзначай стал осматривать стены и уже через несколько минут был абсолютно уверен, что не ошибся в своих подозрениях. Из залы в соседнюю комнату вела дверь, сейчас плотно закрытая и частично занавешенная драпировкой из такой же безвкусной ткани, что и портьеры. А справа, почти во всю стену, над диваном висела картина в тяжёлой раме, изображавшая то ли натюрморт в пейзаже, то ли пейзаж в натюрморте. Главное, что она неестественным образом плотно прилегала к стене в отличие от других картин в этой комнате. Довольно необычно для гостиничного номера, если он…не является чем-то вроде явочной квартиры для местной охранки или полиции. Вот те на! И снова — здорово: уж не думают ли местные пинкертоны, что я какой-нибудь бомбист, эсер или что не лишено некоего смысла большевик? Уж комсомольцем-то я точно побывал в своей жизни. Не так обидно будет. Тогда и весь этот спектакль становится понятнее, и мою вчерашнюю эскападу можно подогнать под стремление приблизиться к члену императорской фамилии. Вот только не вяжется всё равно. Покушений я не совершал, никаких бомб ни в губернатора, ни в принца не кидал. Даже с наганом или кинжалом на Ольденбургского не кидался. Всего лишь наболтал с три короба. Уф, от духоты и прокуренности номера даже голова заболела.

Видимо, моя невысказанная мысленная мольба как-то сумела протоптать дорожку к разуму Эрастова. Чиновник шагнул к одному из окон и раскрыл его настежь. Живительный морозный воздух мартовского утра быстро вернул мне присутствие духа и унял головную боль.

Эрастов, обернувшись ко мне, неожиданно улыбнулся. Выглядело это так, будто старый больной Чеширский кот на склоне лет по-чёрному злоупотреблявший табакокурением, вдруг вспомнил, что он сказочный персонаж и ему полагается по сюжету загадочно улыбаться.

— Ваше превосходительство, прошу. Мочи больше нет. Ваш выход! Мне порядком наскучил этот хитрец. Может, хоть вы вызовите его на откровенность, ибо ума не приложу, что нашёл в нём его Высочество? Чувствую, лжёт как фармазон, а зацепить не могу. Увольте… — дверь в соседнюю комнату отворилась и из неё показался тот самый полковник, что сопровождал вчера принца Ольденбургского, — Николай Фомич, — обратился к нему Эрастов, — свои выводы я изложу к вечеру и пришлю с посыльным. Гаврила весь ваш! Честь имею! — Эрастов небрежным жестом засунул потухшую сигару в нагрудный карман и покинул номер, не сказав мне более ни слова. Даже не кивнул на прощание.

Полковник, проигнорировав мою обалдевшую и вставшую во фрунт фигуру, мягкой кошачьей походкой обогнул стол и уселся в кресло. Демонстративно отодвинув в сторону папку с бумагами, что оставил чиновник по особым поручениям, полковник откинулся на спинку кресла и посмотрел в мою сторону долгим ничего не выражающим взглядом.

— Господин Пронькин, перестаньте тянуться, вы ещё не находитесь под присягой. Да и лицо сугубо партикулярное. Что за шутовство, право слово? Обращайтесь ко мне «господин полковник» и довольно с вас. Садитесь.

Похоже, я был прав в своих догадках и покинувший нас Эрастов выполнял смешанную роль ширмы и злого следователя. Мда…чего-то я действительно недопонимаю. Неужели я влез в гораздо более опасную историю? Полковник Генерального штаба? Аксельбант мне в задницу. Охренеть…

Я присел на свой стул, держа спину прямо и продолжая «есть начальство взглядом». Полковник ещё какое-то время изучал моё лицо и хмыкнул, скептически подняв левую бровь. И глаза при этом у него были добрые-добрые. Взгляд лучился лаской и пониманием.

— Великолепно, Гаврила Никитич! Если б не видел вашего истинного выражения лица вчера, поверил сейчас безоговорочно. В недалёкого крестьянского сына и сироту из Томской губернии, радеющего за судьбы отечества.

Я молчал, продолжал изображать непонимание, изобразил даже лёгкую обиду, нахмурившись и тяжело протяжно вздохнув. Говори, полковник, говори, чем больше ты скажешь, тем больше у меня шансов за что-то зацепиться. Понятно что, переговорив с Вяземским и Стычкой, а, может, и ещё кое с кем из моих знакомых, люди Полковника по поручению принца Ольденбургского (а в этом теперь не было никаких сомнений) собрали обо мне ряд фактов, серьёзно выбивающихся из образа крестьянского парнишки, рвущегося на фронт. Значит, нужно расположить к себе полковника, попутно ненавязчиво объяснив, почему я веду себя именно так, а не иначе. О раскрытии истинной своей цели и происхождения, и речи быть не может. Этот не Вяземский, если поверит, то законопатят меня так далеко и надолго, что до фронта будет гораздо дальше, чем до Китая в коленно-локтевом положении. А если не поверит, тем паче: странноприимный дом и государственный кошт, серая роба и бром в неограниченных количествах, палки санитаров да решётки на окнах. А я не имею никаких намерений оставить своего носителя в сумасшедшем доме. Пусть это и не моя реальность, но прадед-то чем виноват? Там у меня будет лишь один путь: сливать миссию, повесившись на простынях. Эх…