Тень Миротворца

Все эти мысли пронеслись молнией в моей голове и, видимо, довольно красноречиво отразились на лице Гаврилы Никитича Пронькина.

— Похоже, господин Пронькин, вы кое-что поняли и готовы говорить откровенно? — бросил пробный шар Полковник, — обидно, когда такой умный, не побоюсь этого слова, выдающийся в своей среде человек, как вы, начинает валять дурака. Особенно, после того как не далее, как вчера, вы произвели на меня и других господ очень достойное впечатление.

— Простите, господин полковник, но объяснение вполне банально. Страх. Что бы вы подумали, коль за вами посылают полицейского и к утру вызывают к чиновнику по особым поручениям при губернаторе? Правда, меня немного запутало то, что вызывают в гостиницу, а не в официальное присутствие. Но всё же? Согласитесь, попахивает какой-то бульварщиной, либо из меня хотят сделать наушника, шпика или кого ещё. Других объяснений у меня нет. А поскольку я эту публику не особенно уважаю, то и решил прикинуться простачком или дурачком, авось спишете моё вчерашнее откровение на придурь перечитавшего газет нижнего чина.

— Ну, господин Пронькин, — полковник расплылся в своей обворожительной и, чёрт возьми, стопроцентной искренней улыбке, — вы зря такого мнения о благородном деле политического сыска. Тамошним осведомителям, по достоверным слухам, довольно неплохо платят. Ну, да не будем об этом. Я не из ведомства Владимира Фёдоровича Джунковского, увольте. У меня свой интерес. Вы, естественно, догадались, что ваше приглашение на беседу в этот номер инициировано Его Императорским Высочеством Александром Петровичем Ольденбургским, моим, как любят говорить французы, патроном. Есть у принца такая способность: видеть людей и их перспективу. Нужно признаться, что вы произвели на него неизгладимое впечатление, затронув своей речью больные вопросы, ведение многих из которых является стезёй Его Высочества и моей, если позволите.

— Я особенно не старался, всё вышло довольно спонтанно. Да и наболело, честно говоря.

— Верю, господин Пронькин. К нашему сожалению и общему прискорбию, бардака в санитарной и медицинской службе войск хватает с избытком. А где его нет, с другой стороны? Вряд ли бы на подобное вашему выступление решился кто-нибудь из ваших сослуживцев с чином. Для этого нужно иметь не только смелость, но и внутреннюю готовность сломать стереотипы иерархии и сословных условностей. А это возможно лишь при определённом внутреннем развитии личности и уровня интеллекта. Взять, хотя бы, Гаврила Никитич, вашу способность выражать мысли вслух. Ни косноязычия, никаких тебе беканий и меканий. Чётко, логично и завершённо. Не гимназист, даже…как минимум, студент университета с опытом публичных выступлений! Признаюсь, принц сразу высказал предположение о некоей ряженности, театральности вашей персоны. Это где ж вы видели такого сибирского крестьянина, что самому члену императорской фамилии советы давать решился? — в глазах полковника плясали чертенята. Похоже, он полностью ощущал себя котом, играющим с мышью.

— Время не стоит на месте, господин полковник. Зная подробности из моей биографии, вы не сможете отрицать, что при определённых способностях и должном, пусть и домашнем, образовании, приложив терпение и усилия можно и крестьянского сына обучить вести философские диспуты. А насчёт «где видели», как насчёт «Сказа о тульском косом Левше и о стальной блохе» Николая Семёновича Лескова?

— Эк, вы хватили! Пример не совсем подходит. Я о том, что для подобного ученик и учитель должны обладать поистине выдающимися способностями! — не удержался полковник.

Э, да ты азартен, господин офицер! Видать, не всё в моей личности тебе удалось просчитать. А ещё и любопытен изрядно. Наверняка вышел далеко за рамки поручения своего патрона. Или это такая же маска, как искренняя улыбка?

— Не мне судить о своих способностях, господин полковник. Густав Густавович говорил о неплохой памяти, отмечал недюжинные физические кондиции, а дядька, что сам воспитывал меня, с детства научил многому: выживанию, выносливости, развивал интуицию, способность восстанавливать силы за очень короткое время. Штерн называл это медитацией и аутотренингом. Он заложил в меня основы общих знаний о мире. Это уже потом я увлёкся биологией, медициной, эпидемиологией. Встреча с Иваном Ильичом Вяземским и вовсе стала подарком судьбы… — я старался говорить спокойно, словно о само собой разумеющемся и давно выстраданном. Весь мой вид говорил: «Вот он я как на ладони. Ничего не скрываю. Вы же всё обо мне знаете». Тактика сработала. Сидящий передо мной офицер, напрягшийся было при словах об учителе и ученике, расслабился и снова откинулся на спинку кресла.