Тень на каменной скамейке

Она мельком взглянула на меня и снова шлепнула кепку о колено с такой силой, что в меня полетели брызги.

– Нет! Я передумала! Я ничего не скажу! И пошла вперед. Я – за ней.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Теперь мы почти бежали под дождем. Прочь от города. С каждой минутой все больше выбивались из сил и становились все более мокрыми.

– Каролина, милая…

Молчание.

– Может быть, попробуешь?

– Я же сказала «нет»! Поворачивай назад! Иди скорее домой. Они наверняка беспокоятся. Нехорошо с твоей стороны заставлять их ждать. А я все равно больше ничего не скажу. – Задрав нос, она прибавила шаг. – Не хочу портить жизнь ни тебе, ни твоей замечательной семье!

– Знаешь, Каролина, ты ведешь себя как маленькая. Это жестоко!

Я бежала за ней, пытаясь идти с ней вровень, но она шагала все быстрее. Хлестал дождь.

– Я не собираюсь сдаваться! Уж это ты знаешь!

Она не отвечала. Я попыталась объяснить ей, что самое плохое, что можно сделать своему ближнему, – это высказать множество намеков, пока другой не изведется от волнения. А потом резко оборвать разговор! Это бесчеловечно. Она злобно рассмеялась.

– Волнение? Ты сказала – волнение? Я зову это любопытством, моя дорогая! Жаждой сенсаций!

– Ты что, с ума сошла? Думаешь, я бежала бы вот так под проливным дождем, чтобы… – Слова застряли у меня в горле. Я была в ярости.

– Да люди сбиваются с ног, чтобы удовлетворить свое любопытство.

– Ты несешь такую чушь, что я, пожалуй, пойду обратно.

– Ну и иди!

– Нет!

Она остановилась и холодно посмотрела на меня:

– Это самая большая услуга, какую ты мне можешь оказать. Лучше и быть не может.

– Я тебе не верю!

– Вот как?

– Когда человек ведет себя как безумный, ему лучше не оставаться одному.

– Я с тобой больше не разговариваю!

Она опять ринулась вперед большими шагами. По-прежнему не в ту сторону.

Но вскоре нам придется повернуть.

Мы направлялись к озеру. Впереди уже показалась серая избушка Флоры. Когда мы минуем избушку, дальше будет одна сплошная вода.

Я запыхалась и стала отставать. Положение было настолько нелепым, что на меня напал приступ истерического смеха.

– Ты что, решила искупаться?

Ответа не последовало. Она продолжала мчаться вперед.

– По-твоему, мы недостаточно вымокли?

У Каролины не дрогнул ни один мускул на лице, она работала ногами, как барабанными палочками – раз-два, – иногда попадая в лужу, и тогда брызги летели во все стороны. Ее это ничуть не трогало.

Что бы подумала Флора, если бы увидела, как мы маршируем под проливным дождем? Мы как раз были рядом с ее избушкой, и мне показалось, что там темно.

Было почти десять вечера. Видимость, мягко говоря, была неважная. Дальше нам идти было некуда. Перед нами простиралось море свинцово-серой воды. Здесь нам придется остановиться.

И тут мы услышали, что кто-то плачет. Обернувшись, мы увидели, что дверь в избушку Флоры открыта. Она была распахнута настежь и моталась туда-сюда на ветру. Плач доносился из избушки. Мы бросились туда. Когда подошли к избушке, плач стих. В домике было темно, и сначала мы ничего не увидели. Нам пришлось пробираться наощупь, пока не привыкли глаза и понемногу не стали проступать очертания предметов.

В первой комнате не было ни души. Беспорядок царил страшный. Немногочисленная мебель перевернута. Казалось, все раскидано так, что уже никогда ничего не собрать. Топчан, на котором обычно лежала Флора, стоял на своем месте, но был весь завален тряпьем и мусором. Самой Флоры не было видно. В углу, где спали малыши, тоже никого не оказалось. Несколько рваных кусков одеяла и подушка – вот и все. Не видно было даже кошек, которые вечно разгуливали по всему дому.

На столе такой же беспорядок. Подойдя к нему, мы услышали шуршание – это перепуганная крыса бросила кусок хлеба и убежала. А так не раздавалось ни звука. Но мы же слышали плач!

Дверь в каморку была закрыта. Каролина проскользнула туда, я за ней. Нам не пришлось поворачивать ключ – дверь была только прикрыта, но не заперта. Каролина медленно отворила ее. В каморке мерцала тонкая сальная свеча.

Она чуть не погасла от сквозняка, но потом разгорелась снова. Перед нами предстало печальное зрелище.

Нащупав мою руку, Каролина крепко сжала ее. Сначала никто из нас не понял, что мы увидели и что все это значит. В комнате находились одни малыши. Эдит и Эйнар стояли по обе стороны низкого расшатанного столика. А на столике на спине лежал маленький Эдвин, накрытый мятой простыней. С закрытыми глазами. Около его головы мерцала свеча. У его бледного носика жужжала черная муха.

Эдит держала конец простыни. Увидев нас, она поспешно натянула простыню на лицо Эдвина. Затем закрыла глаза руками и заплакала так, что вся затряслась, Эйнар тем временем пристально смотрел в темноту сухими глазами.

– Дорогие детки! – Каролина отпустила мою руку. – А где ваша мама?

– Мама пошла за помощью.

– И давно вы одни?