Тень над короной Франции

— Ваша правда, — сказал д'Артаньян. — Я и не пытаюсь выдавать этот сонет за свой. Его сочинил Уилл Шакспур, тот самый, которого вы видели сегодня в театре. Решительно не пойму… Толстый, лысый, совсем старик — а ухитряется так волшебно передать то, что у меня на сердце… Колдовство какое-то. А у меня, как ни бьюсь, ничего не получается. Первую строчку, а то и две, еще худо-бедно удается придумать, а дальше, хоть ты тресни, ничего не выходит… Да что там далеко ходить, у меня вот прямо сейчас родилась в голове великолепная строка: «Как упоительны над Темзой вечера…». — Он помолчал и печально закончил: — А дальше — ни в какую…

— Не огорчайтесь, Шарль. У вас есть множество других достоинств.

— Нет, ну почему у меня не получаются стихи, как у Шакспура, если я вас люблю так, что хоть с ума сходи?

Анна ничего не ответила. Они шли над Темзой, с реки наплывала прохлада, совсем как тогда в Нидерландах, и кроны деревьев на том берегу на фоне заката выглядели сказочными чудовищами — то ли стражами любви, то ли угрозой, и будущее казалось д'Артаньяну непроницаемым, как эта темная вода. Он боялся надеяться и боялся оставить надежды…

— Вы ничуть не похожи на Рошфора в том, что касается стихов, — сказала она задумчиво. — Рошфор тоже частенько читает стихи, главным образом испанцев, но всегда выбирает что-то печальное… Вы не замечали за ним такого обычая? Нет? Ну, вы еще мало его знаете пока что…

— Анна… Он… не ухаживает за вами?

— Боитесь проиграть в сравнении? — улыбнулась она.

— Боюсь, — честно признался д'Артаньян. — Он старше, увереннее, он лучше знает жизнь и людей… Я уже понял, что в ваших поездках по поручению кардинала вам много времени приходится проводить вместе. Неужели он не пытался…

— Нет.

— Почему? Невозможно быть рядом с вами и не влюбиться.

— И тем не менее… — сказала Анна серьезно. — Это загадка, вы правы. Будь у него кто-то, мы бы узнали рано или поздно — мало что, к примеру, может укрыться от Мирей де Кавуа. И все же… Я подозреваю, что в прошлом у него есть какая-то тайна. Связанная именно с женщиной. Когда речь заходит о любви, у него каменеет лицо и на губах появляется столь горькая усмешка, что какая-то тайна просто обязана существовать. Не без причины человек постоянно выбирает самые печальные стихи…

И она нараспев продекламировала:

Наши жизни — это реки,
И вбирает их всецело море-смерть.
Исчезает в нем навеки
Все, чему пора приспела умереть.
Течь ли им волной державной,
Пробегать по захолустью ручейком —
Всем удел в итоге равный:
Богача приемлет устье с бедняком…

Это дон Хорхе Манрике, любимый поэт Рошфора. Положительно, должна быть причина…

— Я молю вас, дорогая Анна, не надо говорить о печальном, — сказал д'Артаньян. — Не хочу, чтобы нас с вами окутывала печаль… Анна, мы с вами молоды, черт возьми, жизнь не успела нас огорчить…

— Меня успела, — сказала она, отвернувшись.

— Что я должен сделать, чтобы вы об этом забыли?

— Не знаю, — сказала она почти беспомощно. — Право, не знаю, Шарль. Может быть, просто оставаться рядом. Когда вы рядом, отлетает тоска, кажется, что в жизни и не было ничего горестного, я начинаю шутить — быть может, довольно неуклюже, потому что вы обижаетесь… Но я не хочу вас обижать, я просто разучилась шутить, слишком долго после смерти мужа чувствовала себя ледяной статуей, и только теперь, с вами, начала немного оттаивать…

Д'Артаньяну показалось, что его ноги не касаются земли, что он воспарил над берегом реки, бесплотный и невесомый, словно дым костра. Он услышал гораздо больше, чем надеялся, и не было нужды что-то преувеличивать по обычаю влюбленных…

«Ну почему я не поэт? — подумал он удрученно. — Сейчас сочинил бы на ходу что-нибудь красивое и складное, и язык не казался бы присохшим к гортани…»

Он пытался найти какие-то невероятно важные и убедительные слова, но вместо этого спросил:

— Нам еще долго идти?

— А мы уже пришли, — ответила Анна, останавливаясь перед калиткой в глухой стене, по английскому обычаю окружавшей дом, и доставая ключ. — Этот дом лорд Винтер еще, будем надеяться, не выследил…

Ключ легко и почти бесшумно провернулся в хорошо смазанном замке, и д'Артаньян закручинился не на штуку: тяжко было думать, что после всего только что прозвучавшего из ее уст придется брести назад в «Кабанью голову» темными лондонскими улочками, мимо припозднившихся трактирных гуляк.

Она помедлила и, подняв к нему серьезное личико, глядя чуточку беспомощно, сказала тихо:

— Входите, Шарль. Я здесь полная хозяйка и никому не обязана отдавать отчет…