Тень над короной Франции

— Все верно… Но к чему я это веду? Не произнеси этот олух невзначай слова «смерть», все так и осталось бы прекрасно!

— Это легенда, Шарль. А есть еще и жизнь… И она порой грустна.

— Не надо о грустном. Как-то незаметно мы перескочили на беседу о смерти…

— Все из-за вашего азартного желания отправиться на войну, будто это увеселительная прогулка. А я не хочу вас потерять… потому что я все же люблю вас, Шарль…

Глава шестая Невинный блеск алмазов

Д'Артаньян давно уже успел убедиться на собственном опыте, что ожидание — пожалуй, самая тягостная вещь на земле, уступающая только смерти. Однако что такое настоящее ожидание, мучительное и исполненное тревоги, он понял только сейчас, прохаживаясь в саду прудов королевского дворца Хэмптон Корт, возле каменного столбика с каменной же фигурой геральдического единорога.

Совсем недалеко от него сияли мириадом свечей высокие окна дворца, доносилась музыка — что же, это, по крайней мере, свидетельствовало, что бал продолжается, как ни в чем не бывало, а значит, Анна то ли успела совершить задуманное кардиналом и остаться незамеченной, то ли не улучила еще момента…

Последнее предположение было хуже всего. В разгоряченном мозгу д'Артаньяна вихрем проносились удручающие картины полного и окончательного краха: вот ее заметили срезающей два из двенадцати подвесков, то ли сам Бекингэм, то ли окружающие, вот ее влекут в тюрьму, в сырой сводчатый подвал…

Он пытался успокоить себя напоминанием об очевиднейших вещах: даже если кто-то заметит ее проделку, вряд ли свяжет это с поручением Ришелье, с утонченным замыслом, имеющим целью скомпрометировать королеву Франции; всё это могут посчитать обычной шуткой или проказой влюбленной женщины, возжелавшей заполучить какую-то вещественную память о своем предмете обожания, — примеры известны и многочисленны как для мужчин, так и для женщин. Наконец, здесь, как и во Франции, не принято бросать в тюрьму знатных дам по столь ничтожному поводу, как кража подвесок на балу, и Анну надежно защищает от многих неприятностей ее пол — это с мужчинами, будь они знатны, принято обходиться гораздо более бесцеремонно. Знатных дам не принято пытать и заключать в темницу — для этого нужны не в пример веские основания — например, претензии на престол, как это было с леди Джен Грей[19], отравление мужа при столь вопиющих обстоятельствах, как случилось с матушкой принца Конде, или попросту брак с насолившим всем фаворитом, достаточно вспомнить о печальной участи Леоноры Галигаи[20]…

Но от того, что он себе все это внушал, легче на душе не становилось — они могли предусмотреть не все, даже великий Ришелье не более чем смертный, кто-то мог предупредить Бекингэма, а он человек злобный и мстительный, как все слабодушные авантюристы, взобравшиеся на вершину не благодаря уму или способностям, а исключительно с помощью пронырливой беззастенчивости в средствах…

Потом его стало беспокоить другое — показалось, что он мог перепутать условленное место, и Анна с Рошфором сейчас тщетно ждут его совсем в другом уголке парка. Сделав над собой нешуточное усилие, д'Артаньян дословно вспомнил их разговор перед отплытием из Лондона — нет, все правильно, речь шла именно о саде прудов, где когда-то располагались рыбные садки королевской кухни, и фигура единорога была здесь одна-единственная, это солнечных часов не менее полудюжины, потому их и не выбрал Рошфор в качестве места встречи…

Он встрепенулся, подался вперед — но это оказалась совершенно незнакомая парочка, весело болтая, она удалилась в глубину темных аллей с намерениями, понятными даже тому, кто по-английски знал лишь одно-единственное слово «уиски»…

— Д'Артаньян…

Он резко обернулся, от неожиданности хватаясь за шпагу, но тут же узнал Анну и Рошфора, одетого совершенно по английской моде и неотличимого от лондонского светского повесы.

— Ну что? — шепотом воскликнул д'Артаньян.

Анна молча подняла руку, разжала пальцы. На ее ладони в ярком свете, падавшем из дворцовых окон, невинно, чисто, нежно переливались радужными отблесками алмазы чистейшей воды, числом около дюжины — две подвески, крохотная кучка прозрачных камней, сулившая надменной испанке, королеве Франции, немало неприятных минут. И гасконец вновь подумал: «Жалко, что нашего короля именуют Людовик Тринадцатый, а не Генрих Восьмой — все было бы иначе…»

Он извлек заранее припасенный замшевый мешочек, опустил в него камни, тщательно затянул шнурок и спрятал на груди почти невесомую ношу, на других весах, не имевших ничего общего с ювелирными, весившую неизмеримо больше.

— Лодка вас ждет? — отрывисто спросил Рошфор.

— Да, разумеется. Я ее нанял до утра, и там Планше…

— Отлично. Немедленно уплывайте в Лондон, а с рассветом отправляйтесь в порт. Де Вард уже отыскал судно. Удачи…

— А вы?

— Мы отправляемся… в то место, о котором я вам говорила, — сказала Анна, послав ему взгляд, от которого д'Артаньян вновь оказался на седьмом небе. — До встречи в Париже, Шарль!