Тень над короной Франции

Они неторопливо прошли по короткой аллее и поднялись на крыльцо небольшого дома, где свет горел только на первом этаже. В прихожей навстречу им настороженно выдвинулись двое рослых мужчин — один со старомодным, но ухоженным палашом, второй с парой двуствольных пистолетов — и после жеста, поданного Анной, разомкнулись, дали дорогу. Однако по-прежнему смотрели на д'Артаньяна угрюмо-выжидательно, с видом хорошо обученных охотничьих собак, доверявших только хозяину, а всех прочих живых существ, сколько их ни есть на свете, рассматривавших лишь как возможную дичь — только дай команду…

— Не беспокойтесь, — сказала Анна. — Это верные люди, слуги из нашего поместья.

— Куда уж вернее, — проворчал д'Артаньян. — Особенно этот, с палашом, так и прикидывает, куда мне половчее лезвие вогнать…

— Видите ли, Шарль, они научены горьким опытом… А если учесть, что у этого, с палашом, во время очередного неизвестно кем устроенного нападения на мой прежний дом убили родного брата… Простите им некоторую угрюмость.

— Охотно, — сказал д'Артаньян. — Но не затруднит ли вас объяснить этим достойным господам, что я готов умереть за вас еще охотнее, чем они оба? Я не страшусь опасностей — но не хотелось бы по недоразумению получить по голове этим прадедом нынешних шпаг…

Анна перебросилась со слугами несколькими фразами по-английски, и они окончательно отступили в темный угол.

— Пока что все в порядке, — сказала она. — Они уверяют, что никто не следил за домом и никого подозрительного не было поблизости.

— Прекрасно, — сказал д'Артаньян. — И что же дальше?

— Дальше? — повторила она задумчиво, с той же беспомощностью. — Дальше… В конце-то концов… Пойдемте, Шарль.

Она взяла д'Артаньяна за руку и не отпускала ее до самой двери спальни.

И вскоре заветное желание д'Артаньяна исполнилось — решительно вопреки тому, как порой случается со сбывшимися желаниями, приносящими, вот диво, разочарование. Не было никаких разочарований, наоборот, он чувствовал себя мореплавателем, после жутких штормов и прочих опасностей вошедшим в обетованную гавань. Когда обнаженная девушка оказалась в его объятиях, когда она отвечала на поцелуи покорно и пылко, когда она убрала наконец узенькую ладонь, прикрывавшую последнюю крепость, и победитель вступил в свои права, с восторгом заглушая поцелуем невольный стон, в его душе родилось нечто прежде неизведанное — не привычное торжество покорителя очередной твердыни, а умиротворенная нежность странника, нашедшего то, что он искал так долго. Все было иначе, совсем иначе. Считавший себя невероятно опытным и чуть ли не уставшим от женщин, д'Артаньян вдруг сообразил, что все его прежние победы были и не победами вовсе, а чем-то другим — уж, безусловно, не имевшим ничего общего с любовью. Только теперь, в объятиях Анны, удивительным образом и послушной, и властвовавшей над ним, он понял, что следует называть настоящей любовью, — слияние душ, а не только тел…

— Вы не уснули, Шарль?

— Ну что вы… — сказал д'Артаньян, пребывая в незнакомом прежде состоянии — блаженного, усталого счастья. — Мне просто так хорошо, что шелохнуться боюсь — вдруг проснусь, и окажется, что все это мне просто приснилось…

— Что с вами? — спросила Анна озабоченно, прижимаясь к его плечу. — Вы вдруг так встрепенулись, передернулись, словно в вас угодила пуля…

— Вы будете смеяться…

— И не подумаю.

— Невероятная чепуха лезет в голову, — смущенно признался д'Артаньян. — Отчего-то примерещилось вдруг, что на самом-то деле меня так и убили в Менге разъяренные горожане, проткнули алебардой, и на самом деле я умираю сейчас в пыли на том дворе, а все дальнейшее: Париж, дуэли, кардинальская гвардия, король, заговор, Нидерланды, вы — все это лишь уместившийся в краткий миг невероятно долгий сон. Словно душа, как бабочка, перед тем, как отлететь навсегда, взмахнула крыльями, и этот мимолетный отблеск солнца на крыле бабочки и есть долгий сон… Глупость какая…

— Смеяться я над вами не буду, потому что обещала не смеяться, — сказала Анна ему на ухо суровым шепотом. — Но вот рассержусь обязательно. Значит, по-вашему, я — не более чем мимолетный сон? И я, и все, что здесь произошло, и сам этот мир? Стоило отвечать на ваши чувства, чтобы в награду услышать о себе такое…

— Анна, поверьте…

— Не бойтесь, я же не всерьез… Бедный вы мой… — Она легонько коснулась его щеки. — Что же у вас творится на душе, если вы и сейчас вспоминаете о смерти? Жизнь с вами обходилась не так уж и сурово до сих пор…

— Как знать, — сказал он задумчиво. — Чего-то важного она меня уже лишила. Даже не она, а Париж. Ох, этот Париж! Анна, Анна… Простите, что я даже сейчас, в ваших объятиях, несу всю эту чушь, но до сих пор мне просто не с кем было поговорить по душам, у меня есть друзья, но это совсем не то… Понимаете, Париж проделал со мной нечто странное — он вырвал кусок из души, а взамен ничего не вложил. Многое оказалось совсем не тем, чем виделось провинциалу в далеком Беарне, — и люди, и вещи, и даже иные идеалы… Многое оказалось сложнее во сто крат — а что-то ничтожнее…