Тень от загородного дома

Оправившись после шока, Млещенко долго раздумывал над всем, что произошло, и пришел к выводу, что в дом забрались не простые воры и не с целью обворовать его, ведь воровать особо нечего. Скорее всего, поджидали его с целью убить. Но именно это не укладывалось в голове. Кому и чем он мог помешать? Однако другого объяснения не находилось. Прокручивая в сознании все события последних недель, он приходил к заключению, что причиной мог стать только этот дом, ибо до его приобретения жизнь текла спокойно и удачливо. Вполне возможно, кто-то мстил Римме за то, что она продала дом, а ему — за то, что он приобрел его. Между тем, рассуждая таким манером, Иван, право же, указывал сам себе, что его выводы примитивны. Дом вряд ли стоил того, чтобы вокруг него происходили смертельные события. Зачем тогда нужно было его поджигать? Кому это выгодно? Ведь других наследников, кроме Риммы, не было. В общем, ничего не понятно. Рассуждения Ивана разнились с мыслями Аристарха, каждый смотрел на события со своей колокольни. Но каждый пытался найти зерно и попробовать на вкус. С замиранием сердца Млещенко вспоминал, как с первого мгновения, увидав Римму, был поражен ее красотой. Не хотел отрывать от нее взгляда. Как ни странно, но это стало одной из причин для покупки у нее дома. Возникла тайная надежда, что ему удастся завоевать сердце этой женщины. Он потерял голову. И Настя была права, когда злилась на него и ненавидела Римму. Ибо из-за нее он утратил интерес к Насте. А ведь та уже не сомневалась, что Иван никуда от нее не денется. Она много сил приложила, чтобы отбить всех охочих до него, с которыми он кружился до их знакомства. И все шло на лад. Но Римма спутала ее карты. Правда, Млещенко все еще не отпускал Настю от себя, но в пьяном бреду стал ее называть Риммой. Этого Настя не могла переносить. Думая о доме, Иван всегда видел перед собой Римму. И когда ее порезали, у него все внутри оборвалось. Он, как челнок, стал мотаться к ней в больницу. Ему казалось, что всякий раз при его появлении он видел удовлетворение в ее глазах. Может, было так на самом деле, а может, мерещилось, точно определить он не сумел, но не мог не видеть ее. После исчезновения Риммы из больницы он запил. Настя злилась и радовалась одновременно. Хорошо, чтобы Дригорович вообще никогда больше не появилась на горизонте, — тогда уж на Ивана она обязательно накинет свой хомут. Пожар и труп в доме отрезвили Ивана. Он прекратил пить. Всякий раз, когда приезжал сюда, ходил вокруг дома, подсчитывал убытки и неизменно пребывал в состоянии уныния. Никогда не появлялся тут один — ему почему-то было страшно находиться в горелом доме одному. Всегда брал с собой Настю. И в этот день, собравшись по-походному, надев затрапезные штаны, темную клетчатую рубашку, несвежие туфли, прихватив под мышку расхожую серую куртку, с намерением пролезть между обугленными частями дома, поехал также с Настей. Она не отказалась, но и не собиралась лазить по обгоревшему строению, поэтому одета была, как всегда, в яркую легкую блузку, обтягивающую юбку и красивые босоножки. Ладная фигура и прекрасная прическа обращали на себя внимание. Иван просто закопался в своих поисках, кидаясь от одной красавицы к другой. Он сам сел за руль. Она села рядом. По дороге Настя недовольно ворчала, посматривая по сторонам:

— Ты какой-то зажатый сегодня, как будто напуган еще в зародыше! — говорила ему. — И что мы ездим туда без толку? Найми людей, и пусть начинают ремонт. Что ты все ходишь вокруг и смотришь на это пожарище? Нашел на что смотреть! Ты слышишь меня или повесил уши на гвоздик и оглох?

Опустив стекло и выставив левый локоть на улицу, Иван молчал. Встречный ветер трепал рубашку и волосы, но Млещенко не замечал ветра. Задумавшись, он пропускал мимо ушей все, что говорила Настя. И это раздражало ее. Повышая голос, она вспыхивала и яростно кричала, готовая схватить его за грудки:

— Ты что, совсем квакнутый? Разговаривать со мной не хочешь? Или в голове шурум-бурум?

Держа руки на руле, он продолжал молчать, сосредоточенно смотрел через лобовое стекло на дорогу. Когда ее крик прекратился, он, не глядя на нее, расширил ноздри, бросил устало:

— Ну что ты разоряешься? Не ори. Я сам знаю, что мне делать. Это не твое дело, сиди и помалкивай.

Однако нетерпение било из нее ключом, глаза сверкали:

— Я, конечно, могу помалкивать! Дело, разумеется, не мое! Но тогда какого рожна ты меня таскаешь за собой? Для успокоения души? Или ты думаешь, я испытываю удовольствие от того, что вижу сгоревший дом? Не испытываю! Я не извращенка! А может, ты хочешь, чтобы я посочувствовала тебе, несчастному? Даже не надейся, больше не дождешься от меня сочувствия! Пусть тебя жалеет Римка!

— Да, я знаю, ты не способна на это, — утомленно поморщился Иван.

Отвернувшись, помолчав некоторое время, Настя зло исказила лицо и не поворачиваясь выпустила из себя: