Тень правителей

Это было потрясающе — работать только на себя. Годы, проведённые в журнале за чтением поэтического поноса, она вспоминала теперь как бездарно потерянные. «Педрила Мученик вместе со своей пиздосей фрау Мартой украли мою молодость», — думала она.

Очень скоро её устойчивый заработок составлял три тысячи евро в месяц и очевидно, что это был не предел. Серафима, привыкшая существовать на грани нищеты, просто купалась в деньгах. Ближе к зиме она решила уехать из Магдебурга. Швейцария была для неё пока дороговата, Голландия слишком сырая, она переехала в Италию.

До весны буду жить в Милане, подумала она, а потом на пару лет уеду в Северную Индию, края, обожествленные Блаватской и Рерихом. На более дальнюю перспективу она не закладывалась, радуйся тому, что есть сейчас, глубокомысленно говорила она себе и молись, чтобы графоманы не перевелись на просторах далекой, почти забытой родины.

Серафима внимательно изучила в зеркале своё лицо. Красивее оно, разумеется, не стало, но затравленность, соперничавшая с озлобленностью, из взгляда пропала. «Это, конечно, пошло признавать, — сказала Серафима, — но финансовое благополучие явно делает человека добрее».

Или просто спокойнее, подумала она. Она вспомнила, как в одном из снов Свифт рассказал ей о споре с Адамом Смитом, отцом-основателем политической экономии:

«Жажда наживы — сладчайшее из нравственных чувств, — произнёс господин таможенный комиссар, пригубив тёмно-свинцового цвета мадеру, присланную его другом и соратником физиократом Гельвецием. — И поверьте, количество золотых монет имеет значение только, пока не набит первый мешок. Повелевать — вот истинное назначение промышленного производства и, прорвавшись к солнцу, взирать благосклонно на лилипутов, которым ты невзначай бросил подачку. Вам, дорогой Джонатан, автору беспощадной „Сказки бочки“, меня ли не понять? Святоши, даже если они святые и человеколюбивые, остаются в прошлом, мир совсем скоро научится обходиться без них.

— Понимание не означает согласие, Адам, — сказал Свифт. — И если ваш мир наступает в будущем, то мой, к сожаленью, остаётся в прошлом, в невесомом эфире всеобщей любви. Я обличал церковь в первую очередь за её невежество, но в этом вопросе я буду по-кальвинистски суров: Каин убил Авеля, потому что ему, Каину, не хватало еды. С этого факта и началось истинное падение человечества.

— Всеобщее благоденствие недостижимо, дорогой друг, — сказал Смит. — Скорые революции попробуют опровергнуть этот постулат, после потоков крови возникнет иллюзия построить какое-нибудь постиндустриальное общество, где всё будут делать машины, а человек, почесывая пятки, станет пялиться на звезды и рисовать сюрреалистические картинки. Но и эта фантазия быстро рухнет. Наш крохотный шарик смогут вести в потоке времен лишь избранные, волею, разумом и, к сожаленью, жестокостью по отношению к эксплуатируемой толпе. Согласитесь, это хорошо сформулирует Ницше: свобода для чего?»

— Кстати, о деньгах, — подумала Серафима. — Сегодня двадцать пятое число, Ирка должна перевести на счёт мою долю за этот месяц. В следующем месяце попробую перейти Рубикон, заработать четыре тысячи.

После обеда она проверила кредитную карту. Поступлений из Москвы не было.

— Странно! — подумала Серафима. — Ирка весьма щепетильна в финансовых вопросах. Может, уехала куда. Подождём.

На следующее утро нового материала для рецензий прислано не было. «Точно, уехала! — подумала Серафима. — Хотя всё же странно, она бы мне написала».

Несколько дней прошли в томительном ожидании и бездеятельности. Серафима наконец-то удосужилась посетить «Ла Скала», исполнение «Травиаты» её покоробило, голоса были гнусавые, явно десятый состав. Всё с ними ясно, подумала Серафима, солисты не вылезают из гастрольных турне, деньги нужны, понимаю.

Она попробовала дозвониться Ирке на мобильный. Мобильный был выключен. «Боже мой! — сказала Серафима отражению в зеркале. — Неужели Ирку взяли за жопу и шараш-монтаж закончился. Как обидно, только начала по-человечески жить!»

Поздно вечером она позвонила на домашний телефон Ирки.

— Алло! — ответил мужской голос.

— Сережа? — сказала Серафима.

— Коля, — ответил голос. — Я вас слушаю.

— Простите, — сказала Серафима. — Я хотела бы поговорить с Ириной Николаевной.

— Ирина в больнице, — спокойно сказал Коля. — Говорить пока не может.

— Меня зовут Серафима Глухман, — представилась Серафима. — Я её…

— Я знаю, кто вы, — сказал Коля. — Я собирался вам написать, но, извините, закрутился. Произошёл несчастный случай, назовем пока это так. Вечером возле подъезда Ирину ударили по голове металлическим предметом, видимо, трубой. Черепно-мозговая травма. Находится в послешоковом трансе. Разговаривать не в состоянии.

— Кто ударил? — спросила Серафима.

— Неизвестно, — сказал Коля. — И почему тоже неизвестно. Соседи видели неясный силуэт мужчины, милиция проводит расследование. Никаких угрожающих писем по почте не было, ничьих молчаливых звонков, в общем, никакого бульварного романа.