Тень правителей

— Я несколько не готова к танцам, — сказала Серафима, — Предложение, конечно, любопытное, но мне надо подумать…

Её перебил телефонный звонок. Ира достала из сумочки мобильный.

— Да, Сережа, ты уже в гостинице? Про издательство расскажешь, когда приеду. Я встретила одну давнюю знакомую, между прочим, она работает в поэтическом журнале. Мы приедем вместе. Что значит устал? Фройлян желают поебаться. Вот так-то лучше, милый. Закажи шампанского, скоро будем.

— Поехали, Симка, — сказала Ира. — Утром по делу договорим.

Cерафиме снилось канцелярское присутствие в Курске. Здание было казённое, с жёлтыми стенами. На плацу уныло маршировали солдатики и по команде грозного фельдфебеля монотонно отдавали честь соломенному пугалу. Было зябко.

Посреди обширной залы коллегии седой редактор в засаленном сюртуке тряс зажатыми в кулак листками, исписанными размашистым почерком, и сердито говорил кому-то в угол: — Что же вы это, милостивый государь, в Гоголи всё метите? А унитаз кто починять будет?

— Не извольте беспокоиться, Харлампий Мефодьевич, — отвечал ему прозаик. — Я бы уже давно починил, только вот Захар, посланный за запчастью, как сквозь землю провалился. Запил, видно, подлая душонка.

— Гоголи всё да Кукольники, — удручённо повторил редактор. — Тургеневы, прости меня, грешного, Иван Сергеевич. А мне посрать терпеть уж мочи нету. Что же, батенька, прикажете на плац бежать, перед народом голой жопой простоволоситься? Я вас спрашиваю, Сумароков вы недоделанный.

— А вы, барышня, что здесь делаете? — редактор посмотрел на Серафиму, притулившуюся у высокого ромбовидного стола. — И почему с порожней головой?

— Ломоносова я, — пролепетала Серафима, едва дыша от страха. — Однофамилица. Серафима Михайловна. Михайла Серафимовна. За папеньки покойного пенсией пришла, в девках засиделась, бедствую, на пропитание не хватает.

— Шасть её, шасть! — закричал из угла прозаик. — Пиздит она всё, нехристь окаянная. Я её блядскую наружность насквозь вижу…

Серафима вздрогнула и проснулась. Рядом мерно вздымались иркины сисяндры, на самом краю постели, посапывая, спал Сережа.

— Уж не знаю, какой он писатель, — подумала Серафима. — Но в ебле точно не орёл. Опохмелиться, что ли?

Голова, как всегда с недоёба и перепоя, потрескивала. Спать больше не хотелось.

Серафима поднялась, оделась и допила остатки шампанского. Она выкурила утреннюю сигарету и растормошила Иру.

— А? Что? Сколько времени? — забормотала та спросонья.

— Начало восьмого, — сказала Серафима. — Я пойду, мне домой пора.

— Ладно, — сказала Ира. — Возьми на столе визитку, там все мои координаты. Как надумаешь, напиши.

— Тебе их не жалко? — спросила Серафима.

— Кого? — Ирка потянулась как кошечка. — Мужичков? Чего их жалеть, козлов облезлых?! Только и норовят свой аппендикс в какую-нибудь дырку засунуть.

— Я про графоманов говорю, — сказала Серафима. — Стараются же люди, пишут, страдают, мучаются, может, их писанина единственный луч света в серой жизни в их мясоедовсках и трипердищевых. Я ты им серпом прямо по яйцам.

— Я по будням не подаю, — сказала Ира. — Лучше бы жизнью жили, а не хуйнёй страдали. Народонаселение плодили, а то ёбарей скоро из Китая импортировать начнём. Симка, на раз-два-три отъебись! Спать хочу, созвонимся.

Вернувшись домой, Серафима первым делом сварила крепкий кофе. В кухонном шкафчике стояла маленькая бутылочка коньяка. Почему бы и нет, подумала Серафима, до понедельника всё выветрится. Утреннее шампанское бурчало в животе. Как там мужчины говорят: шлифануть… Отнаждачить, простолярить, какие ещё варианты есть в великом и могучем русский языка.

Серафима налила рюмку и выпила залпом как водку. Коньяк был испанский, но приятный.

«Ваше здоровье, мадемуазель! — сказала Серафима и выпила ещё рюмочку. — Вот тебе и стало за тридцать. Можно подводить итоги, как сказали бы те же мужчины».

— Какие итоги, простокваша? — засмеялась она сама себе. — Тебе не кажется, что твоя жизнь катится как колобок по слегка наклонённой поверхности, причём кто и зачем её наклонил, совершенно непонятно.

— Не кажется, — сказала Серафима. — Это так и есть. И что же теперь мне пукать фиолетовыми пузырьками от осознания, как я всё удачно понимаю.

Она посмотрела на бутылочку. Коньяка было предательски мало.

— Блядь, сейчас пойду в магазин, куплю вьетнамского шнапса и нажрусь как обезьяна, — разозлилась она.

— Ну, пойди, — сказала Серафима. — Ну, нажрись. Можно подумать, что поверхность выровняется, и колобок начнёт попрыгивать к небесам, нарушив земное тяготение.

Она принялась изучать содержимое кухонного шкафчика. Травяной ликёр, откуда он у меня, странно, я не помню, чтобы покупала. Ну, не важно, тридцать восемь градусов, сойдёт.

— Заведи себе ребятёночка, — сказала Серафима. — Если на мужа надежды нет.

— От кого? — засмеялась Серафима. — Моя любовь к узкоглазым имеет известные границы. И потом я столько фармацевтики в себя засунула за эти годы. Зато ни одного залёта. А ничего, кстати, ликёрчик, цепляет.

— Способы, тем не менее, есть, — сказала Серафима. — Можно взять из приюта, есть искусственное осеменение.