Тень Радуги

Стало темно. В кромешном мраке, наедине с неподвижным чудовищем его неизменно оглушал безотчетный ужас... Он опрокинул стойку, с шорохом упала книга. Попытался вновь высечь огонь — торопливо щелкал пальцами, но руки дрожали, и искры если и вылетали, то только слепили, ничего не осветив. Наконец брызнул целый сноп искр, больно, точно тонкими иглами, исколов ладонь. Вспышка озарила коморку — выхватила из темноты клыки, ощеренную морду — прямо перед глазами. Гилберт вскрикнул, отпрянул назад. Еще вспышка — и он перевел дух. Чудовище не ожило, это всего лишь подставка, упав, зацепила и сорвала покрывало. Нервно рассмеявшись собственному малодушию, Гилберт на ощупь нашел мешковину, накинул на чудовище, стараясь не прикасаться к колючей шкуре. Подобрал книгу, а выйдя, запер дверь каморки не только на три засова, но сверх того и на пару навесных замков.

Поднявшись в комнаты, Гилберт не обратил внимания на растекшуюся по полу чернильную лужу. Прошел к окну, оставляя синие следы, осмотрел книгу. Так и есть! Хуже и быть не может. Застывший на страницах книги черный воск невозможно отчистить, не повредив тонкий пергамент. И на просвет тоже нельзя ничего увидеть. Скорей всего воск превратил рукописные строчки в кляксы... А ведь оставалось произнести всего несколько фраз!.. Проклятая привычка матери выдергивать его к себе, где бы он ни был, в любое время — она бесила его до глубины души!..

Это был последний шанс — и всё пошло крахом из-за какой-то нелепости... Гилберт чувствовал себя опустошенным и раздавленным. Он сам создал своего убийцу — по собственной глупости. И теперь не может ничего исправить — из-за случайных помех. Просто смешно... Он всего лишь хотел доказать миру, на что способен! Какое ребячество... Хотел получить могущественную силу — и едва не погиб. Хотя, если бы знал, на что придется согласиться ради жизни, выбрал бы смерть...

Нет, конечно, выход был, и Гилберт о нем помнил. Верный способ подчинить безымянную тварь — это завершить прерванный ритуал сотворения демона, позволить чудовищу испить крови хозяина. Но для этого нужно было, во-первых, освободить чудовище от сдерживающих оков заклятья, а этого Гилберт не умел. А во-вторых, он был более чем уверен, что если пойдет на этот шаг — чудовище выпустит всю кровь из своего создателя прежде, чем тот успеет произнести хоть слово.

Гилберт бросил ставшую бесполезной книгу в зев камина, невесело усмехнулся. Что ж, он проклял себя сам — он не имеет права жаловаться на свою участь.

***

В порядочном королевстве всё должно быть на своих местах и каждый обязан заниматься своим делом: ведьма — варить зелья, чернокнижник — чахнуть над гримуарами, принцесса — ждать своего рыцаря, а король...

Король Стефан Шестой не любил шумных балов и многолюдных сборищ. Пышным празднествам и придворным развлечениям он предпочитал общество немногих приближенных. Проведя молодость в победоносных военных походах, а зрелость — в поездках по завоеванным землям, в неустанных заботах о благе королевства, на старости лет Стефан мог позволить себе заслуженный покой, размеренные дни и по-домашнему уютные вечера.

Перед обедом, например, король любил сыграть в карты. Обычно компанию ему составляли канцлер, который удачно совмещал игру и доклад о государственных делах, и старшая фрейлина принцессы, которая, в свою очередь, пользовалась возможностью выпросить у короля дополнительные средства из казны, якобы на нужды принцессы, на что король, увлеченный партией, всегда соглашался и немедленно отдавал распоряжение недовольно сопевшему канцлеру.

— В этом году собран отличный урожай фруктов, — сообщал канцлер, методично сортируя доставшиеся карты по мастям. — Значительная часть яблок, вишен и, разумеется, винограда отправлена для переработки цеху виноделов. Около четверти урожая продали нашим северным соседям. Князь Вильгельм лично благодарит за высокое качество поставленного товара и в ответ обещает прислать весной дюжину возов пушнины и столько ж шерсти...

— Шерсть? Хорошо... — Король Стефан кивал, вполуха внимая словам канцлера. Задумчиво почесал затылок под шапочкой, разглядывая выпавшие карты.

В одежде короля не имелось ничего, что выдало бы титул монарха, — кроме тонкого золотого обруча на голове. Этот единственный символ власти король носил поверх бархатной шапочки, из-под которой виднелись совершенно уж седые волосы — в то время как окладистая борода было лишь чуть тронута серебром. Любивший простоту походной жизни, он и сейчас не изменял давним привычкам, отдавая предпочтение не парадным туалетам, а удобной одежде.

Канцлер, напротив, как всегда явился во дворец в кафтане, расшитом золотом и каменьями. На крутой груди, спускаясь на круглый живот, красовались тяжелые узорчатые цепи с орденами, коих председатель министров удостоился за долгие годы службы.