Тень разрастается

– А я вам что говорил! – Давьер почему-то обрадовался.

– Наверное, все равно остерегается, – предположила я.

– Или уже успела поделиться. Она же не амеба, чтобы делать это бесконечно. Должен быть предел.

Я хотела скорчить умную, сосредоточенную физиономию, но вместо этого зевнула, чуть не вывихнув челюсть.

– Деточка! – ахнула Пиония. – Да в твоих мешках под глазами можно детей прятать! Ну что ж ты так себя не жалеешь!

– Спасибо, госпожа Пиония, все нормально. Я не только себя, я и остальных не жалею… – вздохнула я.

Анте глубокомысленно поддакнул, видимо, все еще недовольный ранней побудкой.

– Сколько дней, говорите, вы уже чувствуете беспричинную тоску?

– Три дня, милая.

– Вы кого-нибудь касались за это время?

– Конечно, милая. Я, когда каждый стаканчик передаю, стараюсь чуть-чуть коснуться человека. Ободрить его, утешить, похвалить этим – кому что надо. Касания лечат, что бы ни говорил мой дурашка-сынок.

– Можно мы к вам еще раз вернемся сегодня? Уже втроем. Не надоедим?

– Что ты, душенька! Я вам всегда рада, жизнь мою скрашиваете, молодые да веселые! – и Пиония легонько шлепнула узорчатым полотенцем задремавшего ослика.

Ибо тот уже начал слегка подрагивать на всхрапах, что нарушало равновесие шаткой башни берестяных стаканов – гордости чайной телеги.

– Очень, очень молодые. Всего лишь несколько тыщ лет! – тихонько буркнул мне Анте, отходя от телеги.

Я изобразила, что это не смешно, и смерила его самым суровым своим взглядом.

* * *

Вот кого я люблю будить – так это Дахху. Потому что, за редким исключением, его не надо будить.

Когда к нему не приди – свеж и бодр, как огурчик. Стучишь в дверь – и пятнадцати секунд не пройдет, как он откроет. Глаза ясные, добрые, голова набок – само внимание. Возможно, за эти пятнадцать секунд он и успел вскочить, испугаться и привести себя в порядок. Возможно, сердце Смеющегося все еще колотится от немыслимой гонки за зубной щеткой, расческой и что там еще составляет утренний ритуал мужчин.

Но перед тобой Дахху является безупречно работоспособным. И это достойно восхищения.

Минут двадцать, правда, мы потратили на то, чтобы ввести его в курс дела: снова рассказать о Каре и поведать о нашем плане.

Зато потом дружно двинулись на Морскую площадь, да еще с приятным дополнением в виде коричных крендельков, выуженных Дахху со дна бельевого ящика.

– Я там кое-что из сладостей прячу, подальше от Кадии, – доверительно сообщил друг. – А то она выучила, что все вкусное хранится в угловом серванте. Но ведь иногда и гостей хочется чем-то угостить. А после ее налетов в пещере шаром покати.

Мы с Анте закивали. Что есть, то есть. Некоторыми аспектами Кад жутко напоминает саранчу.

* * *

Дахху применил «просвечивающее» лекарское заклятье прямо у чайной телеги, благоухающей свежими пионами и терпкими травяными отварами.

Пока он это делал, губы у меня тряслись. Мысль о том, что мы, возможно, заблуждаемся и Пиония сейчас погибнет, гластер-кохскими тисками сжимала сердце.

Дахху тоже был бледен. Но старушка в голубом лекарском обруче терпеливо ждала конца процедуры и лишь беззаботно обмахивалась веером из пера феникса.

Мне вспомнилось, как мы весной ходили на модную выставку в Академии Художеств: там давали пасторальные картинки, к которым смелые художники прицепили чудищ в самых неожиданных местах. Пикник двух влюбленных – а под кустом скалится ойка. Мама обнимает дочку на пороге – а из декоративного пруда щерится аванк, похожий на помесь бобра с крокодилом. Так и тут. Сказочная бабушка Пиония – и внезапно явленная внутри нее Пустота…

– Вот! – воскликнул Смеющийся.

Обруч затормозил на уровне груди, окрасился в багровый. Нашим взорам снова явились искра и черная клякса. От кляксы тянулись уже три нити.

Дахху свернул заклинание. Пиония чуть слышно перевела дыхание, но тут же расплылась в еще более широкой улыбке.

– Три пуповины – учтем. Но они все равно не объясняют, почему Пустота «не идет». – Давьер сложил руки на груди. – Это может быть как лимит распространения, так и нежелание твари общаться с нами.

– Хм… – Я отзеркалила позу маньяка. – И что же делать?

Это был безадресный вопрос.

Клянусь.

Но Дахху решил иначе.

Друг метнул на меня быстрый взгляд искоса. Затем, кроликом скакнув вперед, перевесился над телегой и двумя руками схватил Пионию – почему-то за горло. Видимо, оттого, что руки лавочницы были заняты круглобоким заварочным чайником.

– Ты что творишь! – Я подпрыгнула.

– Все интереснее и интереснее, – рассмеялась старушка, отцепляя от себя побелевшие пальцы лекаря. – Ой, мальчик, что ж ты так разволновался! Но спасибо – подарил мне чудесное чувственное приключение.

– Я же говорил, он самый нормальный из вас, – вполголоса брякнул Анте Давьер и коснулся запястья друга. – Чист.

Я поспешила и сама в том убедиться.

Действительно, чист.

– Значит, все-таки лимит, – выдохнула я.

– Хорошему дню – хорошие новости! – разулыбался Смеющийся.

Пальцы его дрожали от пережитого стресса.

Анте принялся рассуждать вслух: