Тень разрастается

Мы болтали. Мы долго и беспечно трепались о всякой ерунде на грани диагноза «шизофрения». Ни слова о деле. Иногда мы понимающе молчали, смотря на все светлеющий квадрат окна.

Кофе был благополучно забыт, да и, думаю, изначально играл лишь роль предлога. Я не сразу сообразила, как, наверное, жутко Полыни было зайти в свою гостевую келью и вновь запереться в тесноте каменного мешка после долгого заточения в Гластер-Кохе. А когда сообразила, порадовалась, что Ловчий пришел именно ко мне – а не вышел на кухню или просто не утопал прочь из пещеры, в рассвет…

Во время какой-то особенно уютной и долгой паузы, когда Внемлющий уже безапеляционно отобрал у меня подушку, подложив себе под голову, я внезапно уснула.

А когда я проснулась, келья была светла и пуста.

Только пахло мятой и перцем.

* * *

На следующий день белокаменные ступени Иноземного ведомства – эдакий щеголеватый амфитеатр власти – были обсыпаны госслужащими, как виноградом.

День выдался жаркий, по-настоящему летний, и вывалившие на обед чиновники розовели на прохладном мраморе, медленно, но верно обгорая на солнце. Аппетитно пахло сэндвичами с огурцом. И, конечно, чернилами: Говоруны, Ловчие и Указующие не отрывались от бумаг даже за перекусом. Неудивительно, что Архив постоянно просит магов зачаровывать пергамент на самоочищение от крошек!

Я сидела меж бывших коллег буревестником: черная майка, черные шаровары и, конечно же, черный плащ – пустынный, с глубоким капюшоном и одной клиновидной фалдой сзади – то ли птичий хвост, то ли имитация воздушного змея. Жадные до подачек грачи учтиво обходили меня по кругу. Принимали за свою.

Не то чтобы я возлюбила тьму – не дай-то небо, – но так черные червячки проклятия пугали меньше. Сливались с общим колоритом. Не зная контекста, можно было подумать, что это я специально разрисовала себе руки под любимый стиль в одежде. А не наоборот. Эх, сладкая иллюзия свободы!..

Прошло сорок два часа с моего визита к королю – и аспидные жилки расползлись от ключицы до кончиков пальцев. Одно хорошо – лицо у меня пока что было нормального цвета. Хотя, стоило мне увидеть Андрис Йоукли, как оно потемнело само собой.

– Андрис, – я встала ей навстречу.

Ищейка энергично скакала по ступеням вверх – возвращалась в ведомство с очередного ареста. Судя по изрыгающей проклятия миниатюрной клетке на ее поясе (клетка была целомудренно завешана тряпочкой) – с ареста феи.

Андрис притормозила возле меня.

– Йоу, – кивнула девушка. И умолкла, предоставляя мне право оправдываться.

Я прикусила губу.

…Полынь еще вчера пошел посвящать Андрис Йоукли в ход грядущей миссии. Пока куратор, сидя в прихожей, зашнуровывал свои умопомрачительные сандалии с тысячью цветных веревочек, я, скромно прокашлявшись, призналась ему в нашем с Йоукли «легком недопонимании».

– То есть вы рассорились в пух и прах, – перевел Полынь. Днем он снова стал рационален и суров, в противовес ночной ипостаси «болтушки».

– Да нет, просто были не так милы, как прежде, – промямлила я.

– Пожалуйста, извинись перед Андрис до того, как мы спустимся в некрополь. – Куратор придирчиво оглядел навязанные им узлы и поправил один из пушистых помпонов.

– Почему я?!

– Потому что в итоге ты фактически украла ее идею с «господами добровольцами».

– Я не подкупала ночную стражу, эй!

– Ну да, ты просто напала на короля, – фыркнул Полынь.

Встал, распахнул входную дверь и уже на пороге пещеры обернулся:

– Извинись, Тинави. Это будет правильно. И предотвратит проблемы потом. Например, когда ты захочешь вернуться в ведомство, а у тебя там не окажется союзников.

– Да что ты понимаешь, Полынь! – раздосадованно крикнула я.

Но куратор уже ушел: ловец ветра на козырьке обреченно звякнул, когда он задел его своим высоким клубковатым пучком.

* * *

– Андрис, прости меня, – выдавила я теперь.

В этот самый момент фея-преступница попробовала совершить побег: разоралась в клетке и, ухватившись за прутики, затрясла ими, будто дикая обезьяна. Тряпочка упала… Грохот и лязг железа заглушил мою реплику.

– Что? – перепросила Андрис, одним пальцем отвесив фее профилактический подзатыльник.

– Прости. Меня, – сглотнув, повторила я. – Пожалуйста.

Какой интересный момент: у каждого извинения, оказывается, есть свой вкус.

Просить прощения у Кадии было будто Даххов лимонный пирог жевать – цедра попадается, сахара не хватает (бывший лекарь же, ну), но в целом даже вкусно. Достойно, так сказать. А вот извиняться перед Андрис – это как если бы мне в рот смолы напихали. Той дешевой смоляной жвачки, с которой справляются лишь кентавровы зубы. Язык вообще не хочет двигаться, развалился, как контуженный.

Ищейка внимательно на меня посмотрела.

– Как тебя корежит!.. – вдруг рассмеялась она. Солнечные блики отразились от очков Андрис и щекотнули мне ресницы. – Йоу, конечно, прощаю. Полынь жив, здоров – меня вполне устраивает такой расклад. Ты тоже прости, что я стала тебя обвинять. По роду деятельности я не люблю, когда мутят воду. А ты, Тинави, одна большая ходячая недомолвка.

– О! – Я польщенно вскинула брови.