Тень Серафима

Льстить — очень тонкое искусство. Это как в кулинарии — стоит чуть-чуть отойти от пропорций, и самое чудное блюдо оказывается безнадежно испорчено. В общении с теми, от кого зависит твоя жизнь, еще сложнее: нет книг, нет проверенных рецептов, нет и не может быть никакой однозначности… всё определяется опытным путем. Итак, надобно ровно столько подобострастия, чтобы усладить требовательный слух правителя, не вызывая раздражения излишней приторностью, чем грешат многие придворные подхалимы.

— Правитель совсем не дает себе отдыха, в самоотверженных мыслях о нуждах и заботах подданных забывая о собственном благополучии, — замирая от страха, тем не менее продолжил глава ювелиров. — Ледум не мог бы и мечтать о лучшем лорде-защитнике. Мне, как и многим, невыносимо видеть вас в таком состоянии… Непростительно будет… оставить вас одного в тяготах… оставить вас в утомлении.

Лорд Эдвард сощурил глаза и смерил Кристофера тяжелым оценивающим взглядом. По собственной инициативе начинать разговор с лордом Ледума после того, как тот совершенно однозначно его закончил? Неслыханная, невероятная дерзость. Но хуже того, в бесстыжих словах есть своя тошнотворная доля истины: правитель действительно чувствовал усталость. Смерть младшего сына, предательство старшего, загадочное покушение на него самого и замаячившая на горизонте перспектива близкой непростой войны — как ни крути, всё это давало мало поводов для радости. С момента покушения правитель практически не расставался с «Властелином», что только усугубляло нарастающее психологическое утомление.

— Простите мне мою докучливость, милорд, — под взглядом правителя горло Кристофера мгновенно пересохло. Аристократ перевел дух и чуть понизил голос, ибо тот выдавал, выдавал его с головой, звеня от напряжения, как перетянутая струна, — но она вызвана одним только беспокойством. Лучше понести наказание, чем в трудный час проявить равнодушие к своему господину. Разумеется, я не смею и мечтать о благосклонности, но… если позволите, я буду счастлив угодить.

Лорд Эдвард небрежно откинулся на спинку низкого бархатного диванчика и вытянул ноги, приняв гораздо менее формальную позу. В сумраке глаз появилось иное выражение: пренебрежительное, лениво-циничное. Взгляд создавал впечатление змеиного: матовые, полуприкрытые веками глаза кобры, откровенно скучающей, слишком сытой для броска. «Чем ты можешь меня удивить, мальчик? — почти читалось в них. — Ну что ж… попробуй, если осмелишься».

Кристофер, однако, был уже не юноша, но молодой мужчина, многого достигший за короткое время. Должно быть, поначалу не последнюю роль в этом сыграла внешность. Для лорда Эдварда, как и для многих, рожденных в Ледуме во времена его правления, красота являлась абсолютом. Красота не имела ни пола, ни возраста: человек мог быть либо красив, либо нет — только это имело значение.

Кристофер же был обладателем редкой, по-настоящему аристократической красоты. Он происходил из одной из древнейших благородных семей Ледума, и о чистоте его крови говорил безукоризненно черный цвет волос, яркий и насыщенный, а также светлая, похожая на дорогой фарфор кожа.

Надо сказать, классический черный цвет волос считался в Бреонии эталоном — наравне с ним, как исключение из правил, находился только чистый белый, который встречался необыкновенно редко: один на тысячу черноволосых. Волосы других цветов, представлявшие собой разнообразные тона и оттенки — темно-коричневые, каштановые, русые, серые, пепельные, золотистые, их смеси и вариации, — считались нечистыми, и тем хуже, чем дальше они уходили по цветовой палитре от идеала. Наибольшую предубежденность возбудили против себя обладатели рыжих волос — бытовало поверье, что в их жилах течет ядовитая кровь оборотней, сильфов или иной лесной нечисти.

Получив молчаливое разрешение остаться, кончиками пальцев Кристофер чуть тронул молоко, белевшее в ванночке для омовения: то успело остыть до состояния освежающей прохлады. Однако, сие совершенно не годилось. Требовалось расслабляющее тепло, поэтому маг мысленно задал все нужные условия. Почти всегда висевший на шее медальон с синим корундом немедленно выполнил команду. Сам минерал был небольшого размера, зато цвет — безупречен: бархатисто-васильковый, умеренной интенсивности, что позволяло ценить его на порядок выше темных аналогов.

Виски немедленно отозвались глухой болью — в поздний час лорд был без «Властелина», однако на пальцах величаво сияли платиной белые перстни с алмазами. Камни пропустили импульс, но вернули автору рожденное им возмущение энергетического пространства. Неизбежный побочный эффект.