Тень Серафима

— Кого? — Ювелир полоснул по ней взглядом. Вскользь, но девушка инстинктивно съежилась, как полуслепой котенок. Которого без жалости окунули в ледяную воду и сейчас будут топить.

— Моник, — глаза Софии потускнели. Она тоже поднялась и начала одеваться, торопливо, угловато, разом растеряв всю напускную раскованность. — Ты называл меня ее именем.

Хмель прошедшей ночи выветривался медленно, с трудом. Естественно, все эти проклятые годы Себастьян не жил, как монах, давший обет безбрачия, но все связи наемника носили характер исключительно физиологический, не затрагивая потаенных струн души. Шутка ли — он послужил причиной смерти человека, которого любил — такое довольно сложно пережить. Однако, ювелир сумел. Ему даже удалось уверить себя, что эта трагедия навсегда выжгла в нем всё живое.

Вчерашняя ночь стала исключением, неприятным исключением. С удивлением для самого себя Себастьян обнаружил, что чувства, запертые на амбарный замок страданий, обязательств и самобичеваний, оказались задеты. Мутной волной поднялись они с самого дна души и затопили рассудок, вынося на поверхность всё неприглядное, тщательно забытое и сокрытое. Душа сильфа оказалась объята внезапным порывом страстей, объята, как пожаром, особенно быстро охватывающим сухое, давно мертвое дерево. Не думал он, что спустя десять лет столь остро ужалят его давние эмоции и переживания. Не думал, а зря.

Время, оказывается, не так уж хорошо врачует раны, как принято считать.

Себастьян вновь неодобрительно глянул на стрелки часов, которые и не подумали остановиться или хотя бы замедлиться. Уже половина первого: день стремительно таял. После слишком долгого сна голова сильфа была тяжела и категорически отказывалась соображать быстро. Всегда ужасно вставать так поздно — столько времени вычеркнуто из жизни. А ведь он еще ни на шаг не продвинулся в своих поисках.

Ни на шаг, чтоб ему провалиться!

Глава 11, в которой разыгрывается блистательная шахматная партия

Шахматная доска была простой, без вычурных украшений и росписи, отполированная до лоска сотнями сделанных ходов.

Материал — клен. Твердая, крепкая древесина благородного белого цвета с красновато-желтым отливом была пронизана мелкими сердцевинными лучами. Шестьдесят четыре клетки окрашены в классические черный и белый, безо всяких пошлых оттенков, без вульгарности полутонов.

Красиво.

Категоричная двухцветность шахматного мира успокаивала и радовала глаз. Это был приятный и удобный мир, мир с полной информацией. Мир, где безраздельно правила логика, и ничто не могло выйти из-под контроля. Мир, где интеллект был всемогущ и всесилен, и неизменно добивался успеха. Ровно шестьдесят четыре клетки, ни одной больше или меньше, никаких неожиданностей. Сейчас фигуры стояли в начальной позиции, идеально по центру своих законных полей.

…Однако партия уже началась.

Сидящий у стеклянного письменного столика человек внимательно вглядывался в линии и фигуры, как будто на шахматной доске, к которой никто не прикасался, что-то могло измениться. Был он уже немолод, но подтянут и сухощав, а вдумчивое лицо хранило печать образованности и ума, выдавая часы, проведенные за книгами, — долгие часы.

Весь облик мужчины демонстрировал совершенное пренебрежение к внешнему виду, граничащее с эксцентричностью и в целом свойственное интеллектуалам: форменное мундирное платье без каких-либо элементов декора могло принадлежать мелкому чиновнику любого из городских ведомств, а волосы холодного прозрачно-пепельного оттенка и вовсе были острижены непозволительно коротко, как у последнего простолюдина. В серых глазах светился огонек заинтересованности и азарта, необычного для размеренной настольной игры. Несмотря на отличное, без преувеличения сказать, ястребиное зрение, правый глаз по обыкновению смотрел через круглую линзу монокля, что делало взгляд еще более пристальным и неприятным.

В принципе, сама доска не требовалась Винсенту, так же, как и партнер по игре — глава особой службы любил разыгрывать партии сам с собою, внутри собственного сознания, просчитывая множество ходов и выбирая наилучший, стараясь никогда не повторяться. Его игры были отличны от игр большинства шахматистов: в них кипела подлинная жизнь и страсть. Когда же всё было кончено, Винсенту нравилось быстро повторить партию в реальности, механически передвигая фигуры и испытывая странное наслаждение от прикосновения к гладкому лакированному дереву.

От осознания того, что ему заранее известен итог.

Сегодня глава особой службы имел удовольствие играть в личных покоях престолонаследника. Прямо за стенкой, в собственной просторной спальне в карминных тонах, дражайший инфант, должно быть, зубами стучит от ужаса, а вероятнее всего, просто пребывает в тихом покорном отчаянии. Из-за стенки не доносилось ни звука.